Помни и не забывай: лучшим ты стал далеко не за красивые глаза.

Lera Lynn – Lately

- Ты должен был вступить в Шираторизаву.

- А я должен был прострелить тебе башку при первой встрече, Вака-чан, но почему-то ты ещё пугаешь мир своей унылый рожей.

Всё началось летом, много-много лет назад. Качели, старые, с облупившейся краской, скрипели, действуя на нервы, раздражая своим натужным, почти неживым скрипом. Дождь только-только закончился, и цикады стрекотали особенно громко, знакомо даже, передергивая крыльями, сидя на древесной коре. Воздух, ещё пахнущий озоном и сливами, тяжёлым одеялом ложился на плечи, обнимал, не давая дышать. От влажности мокла шея, выступал противный пот, и хотелось окунуться в прохладное озеро, опуститься на самое дно. В Японии стояла, привычная местным, летняя жара – немного удушающая, пахнущая специями из маленьких ларечков, солнцем и жарой. На качелях, тех самых, потрепанных, с ободранной краской на цепях, ногами прямо на сиденье, стоял мальчик. Растрепанные каштановые волосы, застиранная футболка с инопланетянином, синяки на коленках и щеке - мальчик казался обычным, но невообразимо одиноким. Скрипели качели, звенели натужно цепи. Вверх-вниз, вверх-вниз, к небу, быстрее, быстрее! Мальчику хотелось взлететь туда, в небо, к облакам, не ушедшим ещё после дождя, и выше, к солнцу и звёздам, в космос, где есть пришельцы, дружелюбные, яркие, зелёные! Пришельцы лучше людей, думал мальчик, добрее. Пришельцам он точно понравится, они захотят с ним говорить, его узнавать. Им будет все равно, что мальчик из неполной – уже неполной – семьи. Им будет все равно, что мальчика не любят в младшей школе совсем-совсем новые одноклассники. Пришельцам, чужим, но таким любопытным, будет интересно узнать про Японию – жаркую, тесную, полную сакуры, слив и специй, они обязательно захотят послушать про супергероев, которыми грезил мальчик, световые мечи и звезды. Мальчик мечтал о друзьях, о понимании, мечтал о волейболе, который видел по телевизору с сестрой, про пассы и приемы, про которые будет рассказывать пришельцам, он покажет им, точно покажет, когда выучит ту подачу в прыжке, от которой стынет в жилах кровь.

Мальчик мечтал, что сможет, когда-то как на качелях, прыгнуть, чтобы вверх – и в небо!

Скрипят натужно качели. Туда-сюда. Вверх и вниз. Краска, облупившись, царапает нежную кожу ладоней. Вверх и вниз, туда и обратно. Одиноко, невообразимо, без друзей, мячей и пришельцев.

- Хэй! – на площадку, пустую, заброшенную, никому уже не нужную, неожиданно, из цветущих кустов, вышел ребенок. Такой же мальчишка в грязной майке, с такими же синяками на щеках и щербатой ухмылкой. В руках у него сачок – огромный, для насекомых, от него, мальчика этого, буквально исходит сила и пахнет летом. Маленький мальчишка на качелях испуганно поджимает плечи в шею, как куренок, и смотрит неловко-виновато, словно успел уже где-то нашкодить, - ты чего один? Пошли со мной поиграешь! -  от него веет уверенностью и какой-то добротой что ли, что сопротивляться, на самом деле, совершенно невозможно.

- Я, - мальчик спрыгивает с качели неловко, резко, суетливо даже, чуть поджимая торчащие коленки и удивленно приподнимая брови - а я могу?

- Конечно! Меня зовут Иваизуми Хаджиме!

- А я Ойкава Тоору, - неловко улыбается мальчишка с качелей, мечтающий улететь далеко-далеко, в небо самое. Кажется, у одинокого ребенка появился первый друг.  А цикады все также поют свои песни, словно судьба не сделала только что новый, судьбоносный виток.

~

Выстрел. Перезарядка. Выстрел. Ойкава прижимается щекой к нагревшейся винтовке, ощущая кожей привычный метал, вдыхая запах пороха и масла. В тренировочном зале тихо: вечерами он всегда один, предпочитая огромной компании лишь тишину, звук от череды выстрелов и отдачу в плече. На ушах его специальные наушники – сбились немного, под телом, лежащим на холодном полу – ничего, что могло бы согреть, максимально приближая условия к настоящим. Мишени двигаются быстро и хаотично, но Тоору плевать: он попадает каждой точнехонько в сердце, прерываясь лишь чтобы перезарядить магазин, или, резко вскочив, меняет винтовку на пистолеты, продолжая стрелять, словно в последний раз, перебегая с места на место, меняя наклон собственного тела, пытаясь попасть по задним мишеням, не задев передние, точнехонько в середину, в красное яблочко на груди.
Пневматика так прилично ложиться в ладонь, что Ойкава не сомневается – он с закрытыми руками способен перезарядить пистолет, собрать винтовку за тридцать секунд, сделать все то, что когда-то тренировали в армии, выбивали потом и кровью, и это единственное, за что он благодарен государственной службе, букве закона, так предательски врущей каждому мирному гражданину.  Благодарен за холодное оружие, заменившее ему тугие бока волейбольного мяча, и, пожалуй, еще за бесконечное стремление работать над собой. Здесь, в Нью-Йорке, как никогда понимаешь, как важно уметь не только думать, но и правильно орудовать собственным телом. А ведь, казалось бы, посмотрите, ведущая страна мира, а разборки между группировками до сих пор проходили на уровне слаборазвитых тусовок, как в какой-нибудь Индонезии: с грохотом, перестрелками, качественным мордобоем. Боже, храни Америку!

Тоору поднимается с пола и хрустит пальцами. Интуиция звенела весь день, предупреждая, и он с самого утра не вылезал из зала, тренируясь, развиваясь, стремясь вперед, выше, чтобы стать сильнее. Лучше. Чтобы был готовым к любому дерьму. Чтобы он, как акула, поглотил всех тех, кто смеет рыпаться, оскорблять его команду, его семью. Он, черт возьми, еще докажет, что никто лучше него не ладит с оружием в этом чертовом гадюшнике, а Яку со своим самомнением может просто ему отсосать. Когда-нибудь, уже скоро, непременно скоро, он уничтожит их чертову банду, этих облезлых, голодных кошаков, посмевших занять его – их – место под солнцем.  Он не для того юлил, выискивал слабости мелких семей, запоминал и работал, пахал сутками, что Ива-чан только и делал, что колотил его по утрам за недосып, а потом, сжалившись, помогал прощупывать почву под ногами. Не для того уничтожал неудобных ему же людей, нарабатывая себе имя. Он не для того каждый день манипулировал собственными людьми, запугивал немного, выискивал слабости, делал сильнее, видел всю площадку, чтобы чертова Некома, так просто, взмахнув дранным хвостом, опрокинула их величие куда-то под шкаф, в темное место. Он не для того создавал Аобаджосай, не для того пахал, нарушал законы, ломал собственные принципы, чтобы просрать все в трубу. Не для того каждый день заставлял себя мириться с существованием Шираторизавы на этом свете, не для того доверял своим, черт возьми, друзьям каждой клеточкой тела, чтобы их потом убивали.
Ойкава Тоору. Двадцать восемь лет. У него море опыта за плечами, куча нарушенных законов и полная самоотдача делу, в которое случайно провалился с головой. У него гора оружия, зеленые на оффшорных счетах, особняк для семьи, купленный с первого же особо крупного дела. Ойкава Тоору, у которого есть друзья, давно заменившие семью, и Иваиузми Хаджиме – пожалуй лучшее, что случалось с ним в этой гребанной жизни.  Ива-чан, который вечно следил, чтобы он не надрывал себя на тренировках, который лучше всех знал его мудачий характер – единственный недостаток, который Ойкава признавал в себе; который всегда был рядом, соглашался на безумные авантюры, предварительно закатив глаза и надавав по лбу.

Ива-чан, ради которого Ойкава тренировался как не в себе, уничтожая мишени одну за другой. Он не мог позволить разрушить их место, созданное усилиями, кровью и потом, не мог позволить лишить себя рассеянной улыбки, хмурого лба, жестких волос, широкого разворота плеч и накачанных мускулов, которым обзавидуется даже Бокуто Котаро с его дебильной прической. Ойкава просто не мог. 

Он ведь, в конце концов, не гений какой-нибудь, и осознание этого особенно сильно било по итак не особо высокому самомнению, прикрытому бравадой из карикатурных слов и фальшивых улыбок. Он не обладает небесными талантами, лишь только упрямым характером и абсолютной неспособностью держать себя в руках тогда, когда это нужно. Ойкава Тоору не чертово совершенство, и даже далеко не хороший босс, хоть и пытающийся следить за своими людьми. 

За Хейсуке, не осознающим свои способности, так нервно прячущимся по углам. За Яхабой, уверенность которого нужно было каждый день поднимать правильными словами, улыбками, объятьями и поддержкой; за Къётани, ужасающую мощь и дерьмовый характер которого мог обуздать только Иваизуми; Куними и Ватари, которые опасались всего, что наносило им очевидный вред; за Матсуханой и Ханамаки, за которых сердце болело сильнее всего – они уехали в Японию на задание, и от них в последнее время не было никаких вестей.

Тоору совсем дерьмовый босс, не способный защитить росток, выращенный собственными руками, не имеющий таланта ни к чему, кроме отправления дурацких смайликов в личные сообщения друзьям. 

Ойкава чувствовал, что его ломает. Что нервы, напряженные до предела, готовы разлететься на кусочки, стоит только хоть немного надавить; развалятся, как старые звенья от качелей, упадут в гнилую лужу, да там и останутся, позабытые, никому не нужные. Ни выстрелы в мишени, ни очередные тренировки в рукопашную не давали ему и толики уверенности в себе и своих силах.

Хотелось больше.

Мощнее.

Сильнее.

Так, чтобы свернуть Некоме чертову шею. Так, чтобы развалить Шираторизаву от и до, начиная от самых младших, заканчивая самим, сука, Ушиджимой Вакатоши.

Глухо щелкает пистолет, в котором закончились патроны, и Тоору устало откладывает его на стойку. Он бы потренировался еще, несколько часов, например, но его еще ждут донесения и мелкие бумаги, вопросы, которые нужно решить, как можно быстрее. Телефон вибрирует уже полчаса, но он его игнорирует – итак знает, что там уничтожительные сообщения от Ива-чана, которые сейчас совершенно не нужны: время для самокопания у Ойкавы еще не прошло.  Его черная спортивная кофта мокрая от пота, но его это волнует слабо – ощущение, что он сделал недостаточно, все еще присутствует, и во рту горчит от отвратительного разочарования в самом себе. Недостаточно мощи. Недостаточно правильных решений. Слишком много ошибок, его ошибок, совершенных в прошлом, которые привели к тому, что сейчас Аобаджосай вынуждена страдать из-за не слишком умных действий ее руководителя.

Дверь в зал скрипит натужно-противно, и Ойкаве даже не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто решил его проведать. Лишь вина тяжелым мешком ложиться на плечи: не оправдал он то доверие, ту ответственность, возложенные на его плечи.

- Хэээй, как дела, Ива-чан? – главное, в понимании Тоору, успеть натянуть на лицо улыбку, в которой Иваизуми Хаджиме, способный понимать любые грани его настроения, не заметил фальши.

Не сломайся прямо сейчас, Ойкава Тоору, только не сломайся. Тебе еще идти вперед, заново отстраивать все то, что ты создал и развалил своими же руками.

[nick]Oikawa Tooru[/nick][status]Красокава ( ◡‿◡ *)[/status][icon]http://s3.uploads.ru/t/VHXB9.jpg[/icon][pafld4]<div class="proflz">Люблю Ива-чана, перестрелки, молочный хлеб, твою маму, пришельцев и звездопады </a></div>[/pafld4][fandom]<div class="proffan">haikyuu!![/fandom]

Отредактировано Kim Possible (2018-05-04 20:54:11)