В последнее время Алек очень любит тренироваться в одиночестве: это позволяет ему сосредоточиться и прийти в себя. Если бы напротив сейчас стоял Джейс и улыбался, было бы во много раз хуже. Алек знает почему, но не хочет говорить об этом даже про себя. Словно, если не облечь эти чувства в слова, они рано или поздно перестанут иметь значение, растворятся, исчезнут.

Алек надеется, что это случится очень скоро и нагружает себя сверх меры, чтобы по вечерам отрубаться, едва только голова коснется подушки. Ходж говорит ему, что нельзя работать на износ, мол, у мышц тоже есть свой предел, и они не вынесут такой нагрузки. Алек серьезно кивает ему, но, стоит наставнику отвлечься, и он пробирается в хранилище за колчаном и луком, а потом проникает в тренировочный зал.

Возможно, если бы отец или мать запретили ему, Алек остановился бы, но им некогда заниматься такими глупостями. Институт, Нью-Йорк, демоны и нижнемирцы - всё это требует колоссального внимания с их стороны. Они с Иззи уже привыкли ничего не требовать для себя, лишь бы внимания хватало Максу. Больше всего на свете Алек боится, что он получит от родителей меньше любви и ласки, чем получили они с сестрой. Больше всего на свете он боится, что Макс будет несчастным ребенком.

Алек старается не думать о том, насколько счастливым было его собственное детство.

Конечно, сражаться с манекеном - скучно и тупо. Механическая отработка ударов заставляет тупеть, и он сразу отсек этот способ тренировки. Отжимания, пресс, бег по кругу, планка. Алек прыгает по залу через собственную голову, делает кувырки, сальто, встает на руки и голову. Иногда он медитирует, пытаясь ощутить каждую клеточку своего тела, но медитация в последнее время дается ему все хуже: не удается выкинуть лишнее из головы.

Тонкая полоска губ Джейса,  кусок кожи в горловине майки, смешливые глаза, светлая волна уложенных волос, пальцы, которые сжимаются на его запястьи. Много всего. До одури. До слепоты. Алек ничего не видит, когда он рядом, мало что слышит.  Добровольный затворник, он не ходит в клубы с братом, чтобы расслабиться: не хочет снова увидеть, как все эти детали, будоражащие его фантазию, становятся чьими-то еще на вечер или ночь.

Алек закусывает губу и резко поднимается с пола. На сегодня достаточно медитировать, нужно снова нагрузить мышцы, и тогда мозг перестанет отвлекаться на пространные размышления. Каждая мышца отзывается тупой, ноющей болью. Когда-то совсем давно, в детстве, в любой сложной ситуации он мог пойти к маме. Конечно, список детских сложных ситуаций довольно ограничен: больное горло или разбитая коленка... Но с ситуацией, в которой он находится сейчас, Алеку пойти не к кому. У Мариз есть множество своих проблем, и не ему добавлять ей переживаний к списку.

Свет из окна мягко ложится на его лицо и руки, и Алек знает, что никогда не видел ничего красивее кружащихся в луче света частиц пыли. Ему хочется стать таким же легким, избавиться от всего лишнего, расслабиться и отпустить себя. Держать все внутри невыносимо, но мама говорила, что он должен быть сильным и храбрым, что он должен держать себя в руках, что он должен быть ее опорой, ее радостью, и Алек честно старается, насколько может.

Ему никогда не приходила в голову мысль, что эта ноша не под силу подростку 16 лет.

Он вообще редко думает о себе, потому что есть мама, Иззи, Макс. Алек не помнит, с какого момента перестал воспринимать отца как часть семьи. Роберт всегда держался от детей на некотором расстоянии, словно боялся слишком сильно привязаться к ним, полюбить их, и Алек неосознанно перестал включать его сначала в свою детскую молитву перед сном, а затем в картинки счастливой жизни, где они всей семьей живут в Идрисе, и Макс ходит в школу со своими сверстниками, а у Иззи наконец-то появляются нормальные друзья и подружки, и она сам... тоже... другой...

Иногда от обиды ему хочется закричать на сестру, но Алек всегда переживает первую волну раздражения, а затем  не может вспомнить ни единой причины, по которой он действительно мог бы на нее злиться, ведь Иззи - он сам, только в слишком коротком платье и с ярким маникюром и... Ладно, кое-какие отличия все же есть.

Алек улавливает краем уха какой-то шорох. Тренировочный шест (нет, не для стриптиза, Магнус, отстань) лежит рядом с ним на полу. Он концентрируется, собирает волю в кулак. Руна скорости не активирована, а значит он может полагаться тольок на собственную реакцию и навыки. Нужно сосредоточиться, но не напрягать мышцы - опытный враг это сразу же заметит.
Алек отталкивается от пола рукой, перекатывается, цепляя с пола гладкое древко шеста, делает выпад в воздухе, нанося удар "противнику", успевая остановить удар лишь в последний момент.

- Мама? - у Алека немного осипший от неожиданности голос, а волосы на голове растрепанны. У Алека - глаза ребенка. Всего минуту, затем он сдвигает брови на переносице, его взгляд неумолимо меняется, он словно становится старше за какие-то доли минуты. - Извини, никто обычно не приходит сюда в это время, и я не подумал, что это можешь быть ты. Я не ударил тебя?

Жесткая скорлупа с ног до головы. Мамина опора, мамина радость, мамина надежды.
Таким ведь ты хотела меня видеть?