Вот и все. Тишина и пустота, будто бы кто-то тебя бросает в холодный, черный, глубокий колодец, где не видно ни дна, ни стен. Но знаете, чем смерть отличается от этого самого колодца? Ты поднимаешь голову и видишь свет, ты можешь закричать, кто-то даже может прийти к тебе на помощь. А когда ты умираешь, то не видишь никакого света. Все эти рассказы про свет в конце тоннеля - это ложь. Ты не можешь закричать, и никто не придет тебе на помощь. По крайне мере, именно так думал Гоголь, погрузившись в непроницаемую и липкую темноту, которая обволакивала его с ног до головы. Тишина и пустота пугали. Это чувство ложного одиночество приносили такой непередаваемый ужас, что Гоголь хотел кричать, но никак не мог. Это ли Ад? Или он не заслужил даже его? Но тогда где он?
Лишь иногда темнота сменялась какими-то обрывками, короткими то ли воспоминаниями, то ли простыми кадрами, будто кто-то обрезал пленку и не мог склеить ее воедино. Появлялись картинки то из его детства, то с самого момента рождения, то он видел сюжеты из своей нынешней жизни в Диканьке, то к нему приходили те, кого он не смог спасти, то снова распутывал самое страшное и самое загадочное дело, с которым ему когда-либо доводилось сталкиваться.
Пару раз в своих видениях он видел и Всадника - он гнался за Гоголем на своем вороном коне, вот-вот и поймал бы; и Лизу, и Оксану и даже Якова Петровича. Все они ему хотели что-то сказать, но он не мог расслышат их слова и не хотел. А зачем? Николай умер, и этого уже не исправить. Нет таких умельцев, что умеют воскрешать из мертвых. За последние дни Николай Васильевич столкнулся с различными чудесами: мавками, демонами, призраками, ведьмами, экзорцистами и прочей нечистью, но ни разу не видел, чтобы мертвые люди возвращались. А себя он считал самым обычным человеком, страдающим психическими расстройствами, хотя Оксана ему и не раз говорила, что у него особый дар. Что это за дар, от которого не так и много толку, как хотелось бы?
И встреча с Вием это лишь доказывает. Единственное, что запомнил Гоголь в последние минуты своей жизни, когда из него целыми потоками высасывали душу, жизнь, чувства, эмоции, так это грохот и свои собственные слова, произносившие древнюю молитву против подземного демона. Они остались в голове, будто бы отпечатались в ней, заставляя прокручивать себя на языке снова и снова.
А потом наступила тишина и мрак, и Николай же не слышал ни своих слов, ни чужих. Он не знал, что случилось потом, спаслись ли девушки от Всадника или нет. Единственное, что удивило его больше всего - это отсутствие страха. Он не раз смотрел смерти в глаза за все эти дни, как Яков Петрович оставил его одного. В борьбе со злом нужно быть крайне осторожным, потому что сейчас охотишься ты, а завтра уже на тебя. Гоголь не умел быть сыщиком, он всего лишь писарь, даже не писатель. Он не мог одной захудалой книги произвести на свет, чтобы потом не жечь испачканную чернилами бумагу пачками и не краснеть за то, что кто-то в этот момент читает его бездарное произведение.
И вот Николай остался один перед лицом самого Дьявола, пытаясь стать таким же сыщиком, как Яков Петрович. Гоголь очень скучал по нему и не понимал, как так вышло, что за короткий промежуток времени их сотрудничества, он так к нему прикипел, так привык, что страдал слишком сильно, когда Гуро трагически погиб. Наверное, только из-за этого Гоголь решил заменить Якова Петровича. Во-первых, его дело должно быть закончено. Во-вторых, он так пытался забыться. Гоголь никому не говорил, как сильно тосковал и как больно ему было от осознания, что он больше никогда не увидит этого щеголеватого, гениального и самодовольного следователя.
С виду все было, как всегда, но на самом деле ему хотелось снова напиться, что он периодически делал в компании своего друга. Горилка помогает подавить и свой дар, и тоску, и боль, и даже разочарование, которое также преследовало писаря. Он был слаб и никчемен по сравнению с Гуро. Но страха не было ни перед ведьмой, ни перед Вием. Никогда Гоголь не отличался особой храбростью, а сейчас.. все будто бы изменилось. Он не боялся идти в лес с ружьем наперевес, не боялся оставаться в церкви, не боялся смотреть в глаза Вию. Он знал, что нужно читать молитву, он не боялся и своей смерти. Просто его слабость привела к тому, что сейчас есть. Гоголь мертв, а Всадник все еще на свободе и продолжит убивать. Ясное дело, что Бинх не станет в этом копаться. Что же теперь будет? Все кончено.
Каким бы ни было чудесным его рождение, но сейчас ничего не исправить, так ему и надо слабаку.
Порой Гоголя настигали кошмары, которые также переменялись с темнотой. Николаю Васильевичу казалось, что кто-то придумал ему подобную пытку и сейчас хотел свести с ума. Но разве можно довести до сумасшествия мертвеца?
Вот ему чудится, что он лежит на дне озера, а за ним тянутся сотни рук и пытаются его утянуть еще глубже в омут, а в этот раз ему видится, будто бы сам черт пришел по его душу, высунулся в окно и смотрит на него, а теперь ведьма пытается его задушить, в другой момент он читает самым настоящим чертям в Аду свои стихи, а они хохочут во все горло, но вот он уже летит на метле, проносясь над всем селом, а потом никак не может пробраться в полыхающий сарай, чтобы спасти Якова Петровича, и этот кошмар страшнее всех прочих.
- Яков Петрович! Яков Петрович, осторожнее, он сзади! Я сейчас, сейчас. Он позовет Вия, я знаю заклинание, подождите меня, я сейчас - все шептал и шептал в полубреде Николай Васильчевич, извиваясь в кровати, перекатываясь с боку на другой бок, размахивая руками, будто бы отталкивая горящие доски. А огонь не обжигает, не опаляет кожу, чудно, странно это.
А затем снова темнота, и Гоголь остается в очередной раз один. Тишина затянулась, и уже кажется, что сейчас-то и наступит конец, совсем, окончательно, что не будет никаких видений, не будет никаких страданий, не будет ничего. Писарь забудется и канет в небытие, как многие до него. Он не узнает, кто убивал девушек, не разгадает все загадки этого проклятого села, не увидит ни своих родных, ни друзей. Остается надеяться, что по нему никто не заплачет, не проронит слезинки, не пропоет грустную песню.
Как вдруг в темноте стал виднеться чей-то силуэт - высокий, тощий. Сначала Гоголю показалось, что это просто палочка или спичка, но затем показалось и само лицо. Это был человек без носа. Он внимательно смотрел на писаря, а сам Гоголь смотрел на него все в том же немом шоке.
- Тебе сюда нельзя, Темный, - лишь произнес с ехидной ухмылкой безносый незнакомец, приложив палец к своим губам, и в этот момент ослепительный свет пронзил Гоголя, будто бы кто-то в него вонзил копье и стал разрывать. С диким криком он закрыл лицо руками. Свет обжигал, опалял, будто бы ему в лицо кинули костер. Все тело Николая Васильевича горело изнутри, принося нестерпимую боль.
И все это прекратилось так же, как и началось - стремительно, быстро, молниеносно. Нет ни света, ни боли, зато вернулось практически забытое ощущение жизни, будто бы кто-то выдернул его из этого "колодца" стальной хваткой.
- Куда сюда? Кто ты?! Кто я? - в панике лихорадочно шептал Гоголь, и веки его задрожали, как крылья мотыльков, что прилетели к заветному фонарю.
Мужчина сглотнул комок в горле, осознавая, что слишком сильно хочется пить. С волос и со лба стекали капельки пота, будто бы писаря кто-то окунул в ушат с холодной водой. Гоголь был необыкновенно даже для самого себя бледен и слаб. Кажется, где-то потрескивал огонь в камине или костре, но ему было так холодно, что еще немного, и Николай Васильевич начнет стучать зубами.
Гоголь попытался сфокусировать зрение, все расплывалось перед глазами, но постепенно он разглядел потолок с какими-то странными узорами, зрение возвращалось, как и внимание.
Он повернул голову на бок и увидел его - Якова Петровича. Видение или явь?
В этот момент Николай лишь сильнее уверился, что мертв, и теперь с Яковом Петровичем они стали призраками или нашли свой покой. Одно счастье - он теперь не один.
- Яков Петрович, - пересохшими губами слабо прохрипел Гоголь, смотря на своего любимого наставника, пытаясь улыбнуться. - Я скучал... п... по Вам.

Отредактировано Nikolai Gogol (2018-05-15 17:17:07)