[fandom]The 100[/fandom][nick]Clarke Griffin[/nick][status]commander of death[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2Focm.png[/icon][sign]
[/sign][pafld4]<div class="proflz">
Я, <b>Кларк Гриффин</b></a>, простой человек, хотя земляне прозвали меня Ванхэдой — Командующей Смертью. За свои восемнадцать из заключенной в космосе превратилась в посла небесных людей — <b>моих</b> людей — здесь, когда мы вернулись на родную планету; бремя лидерства простым и не должно быть, но оно оказалось еще тяжелее, чем предполагала. Перед лицом апокалипсиса и новой техногенной катастрофы суеверия землян о Ванхэде — лишь пустые сказки, которые едва ли могут помочь мне предотвратить гибель всего живого на Земле.</div>[/pafld4]«Все будет хорошо», обещает Кларк, избегая смотреть матери в глаза. Эбби в себе сил на новый спор не находит, только на лбу у нее глубокая морщина, говорящая о том, что не верит дочери, взвалившей на себя ношу непосильную; ты ведь не атлант, Кларк, даже ты не способна удержать небо на своих плечах.
«Все будет хорошо», повторяет на этот раз для Беллами со всей твердостью, на какую способна. Тянется к ладони Блэйка, он играет на опережение и накрывает дрожащие пальцы своей теплой рукой. Беллами идея не нравится, он откровенно о собственной не убежденности в сумасбродной затее говорит, твердя без конца единым выдохом: это равносильно вынесению приговора, собственной рукой заверенного. Им едва удалось вытянуть Рэйвен из зыбучих песков иной реальности, когда Эйли одержала верх над разумом самой рациональной, пожалуй, из всех небесных людей.
Но ведь Рэйвен смогла справиться. Она нашла спасение в своей боли, а не в избавлении от нее.
— Вы должны будете сделать разрез здесь, — Кларк убирает волосы, обнажая заднюю поверхность шеи, и показывает — сердце заходится в сумасшедшем темпе, частит, ей, конечно же, безумно страшно и думать о том, что будет, если они не сумеют — где именно легче всего извлечь чип, не повредив нервные окончания.
Эбигейл Гриффин приподнимает уголки губ в улыбке. И столько горечи в этой гримасе — ядом расползается по кровеносным сосудам.
Она много лет была на Ковчеге врачом, как никто другой умеет держать скальпель и орудовать им. Уж точно лучше самой Кларк. И руки у матери никогда не трясутся.
— Да встретимся мы вновь, — последнее, на чем сосредотачивается Гриффин — ласковый жест, которым Эбби убирает прядь волос с ее лба. Оно — нежное прикосновение — растворяется в забвении, становится размытым и чувственным для кого-то другого; все тело прошибает крупная дрожь, и Кларк обмякает на троне, некогда принадлежавшем Лексе.
Боль — составляющая всего человеческого естества, без нее существование возможно лишь в неполноценном варианте. Блаженные улыбки, пустые глаза… и смирение с тем, что мир скоро будет разрушен: волна радиации уничтожит все живое на планете, все то, что сумело уцелеть сто лет назад.
Люди — несовершенный механизм, давно сломанный, нуждающийся в полной реставрации; Эйли может с этим помочь, достаточно загрузить сознание в Город Света, и больше не придется калечить, рвать глотки за право выжить и убивать. Можно будет существовать в формате двоичного кода, забыв обо всех ограничениях.
Ведь человечество с его незыблемой тягой к саморазрушению через гедонизм заслуживает лишь такого спасения.
Кларк, однако, считала иначе.
Картинка резко меняется: вместо тронного зала, в котором царствовали хаос и шум, сопровождавшие попытки удержать солдат Эйли как можно дальше от чипа, Гриффин замирает посреди незнакомой улицы. Моргает несколько раз, избавляясь от мутной пелены перед глазами.
Здесь все совсем не так, как она себе представляла по обрывкам воспоминаний Рэйвен, напоминающим замызганное стекло, сквозь которое ровным счетом ничего не видно.
Для места, дарующего покой, в Городе Света… слишком все напоминает о грязных мегаполисах, знакомых со страниц школьных учебников, прочитанных, кажется, еще в другой жизни.
Кто-то с силой толкает ее в плечо, и Кларк вздрагивает, оцепенение перестает сковывать движения, отшатывается в сторону и врезается спиной на другого человека. Тот отрывисто и вспыльчиво ругается на незнакомом языке:
— Merde!
Похоже на итальянский. Испанский?
На Ковчеге так никто не говорил. Грубо и вместе с тем певуче, растягивая слоги.
Она жмурится изо всех сил, практически до боли в глазах, прежде чем вновь открыть их. Вместо небоскребов рядом — невысокие, в большинстве своем в несколько этажей бараки-развалюхи; людей много, и одеты они как пришельцы из другой эпохи — и об этом рассуждает про себя девчонка, почти всю свою сознательную жизнь прожившая на космической станции — разговаривают громко, перекрикивая друг друга; в лужах отражается неон ярких вывесок, а впереди тысячью огней горят высокие здания, уходящие верхушками в густые, сюрреалистичные в своей темноте, облака. И этажей в каждой из построек больше, чем в башне командующей в Полисе.
Дух захватывает.
В камере-одиночке, предварительно осужденная до своего восемнадцатого дня рождения, Кларк и представить не могла, насколько прекрасной способна быть планета, покинутая еще прапрадедами. Воображение рисовало буйство красок и зелени; здесь они вытеснены гигантами из стекла, ни одного дерева, ни одного цветка.
Об этом Рэйвен упомянуть забыла.
Ее отпихивают с дороги, и только тогда Гриффин начинает двигаться, мысли — ленивые, вязкие, словно в вену ввели нейролептик, замедляя все процессы и реакции, отточенные последними месяцами до автоматизма. Определенно она слишком выделяется из толпы: на лице хотя бы нет грязи и — касается ладонью лба, проверяя — запекшейся крови, как и глубокая ссадина исчезла, но ошарашенное выражение и бегающий взгляд говорят сами за себя.
Обращаться к кому-либо за помощью опасно: у Эйли везде глаза и уши, она видит то, что видят ее послушные марионетки, она посылает сигналы-импульсы к коре их головного мозга, и способна приказать как задушить Кларк на месте, так и вырубить ее, чтобы растянуть удовольствие и предотвратить угрозу отключения загрузки. Гриффин отчаянно вглядывается в незнакомые лица, но будто бы никто ее угрозой — несмотря на предостережения Рэйвен о полном контроле сознания — не считает, людям просто-напросто плевать; не больше, чем незначительная деталь на пути бурного потока, сносящего все ледяной волной.
— Анья? — во рту мгновенно пересыхает, когда Кларк в неверном ядовито-зеленом свете у дверей какого-то салона видит умершую месяцы назад наставницу Лексы.
Быть не может. Лидер лесного клана не могла застать Эйли.
Но даже при отсутствии черной краски, которой были густо обведены глаза, Гриффин уверена: не могла так ошибиться. Слишком хорошо изучила черты той, с кем в плену была.
Что это — поломка совершенной системы, ее сбой? Галлюцинации, порожденные страхом?
— Анья! — и она бросается через толпу, расталкивая людей, совсем забыв о главном предостережении Рейес: держись от всех как можно дальше.
К сожалению, Кларк Гриффин — всего лишь человек.
