Tiger Lou – Coalitions

- Grazie, Antonio. Conto su di te*, - Тсунаеши отбросил телефон куда-то в сторону и помассировал виски. Голова нещадно раскалывалась, а боль давила так, что казалось еще немного – и лопнет, взорвется фейерверком. Не помогали сильнейшие болеутоляющие, которые приносила заботливая Амэя, не спасал кофе с виски, которое он подливал, когда никто не видел. Сигареты, алкоголь, ворох бумаг, приемы – все засасывало в чертов водоворот, где ни просвета, ни возможности выхода, лишь ответственность за семью, дамокловым мечом нависшая над креслом Босса.

В Италии, на Сицилии, уютной и яркой, разноцветной и живой, нарисованной мазками солнечной краски, в городе, где туристы снуют туда-сюда по игрушечным улочкам, где виноградники и лимонные плантации цветут и пахнут так, что нос закладывает от сладкого запаха, находится огромная, выстроенная несколько веков назад, резиденция сильнейшей в мире семьи. Семьи, от имени которой дрожит уже не итальянская мафия, но даже японские якудза предпочитают смиренно склонить перед ней голову. Семьи, заключающей договоры исключительно с лучшими представителями альянса: российскими, индонезийскими, арабскими, американскими, китайскими семьями, которые, несмотря на свою мощь, так и не могли составить конкуренцию Вонголе. Вонголе, которая за последние пять лет успела подмять под себя даже Триаду, ранее стоявшую в криминальном мире особняком. Вонголе, молодого Босса которой было принято считать лучшим за всю историю этой мощной, несгибаемой семьи.

Королева преступного мира, величайшая семья, жила лишь по одному принципу, известному каждому. «Ради семьи – все», и это даже не гребанная шутка. За каждого, даже за самого незначительного члена Вонголы, Десятый Босс вставал лично. Небом покрывал, оберегал и защищал. За Хранителей своих – лучших и единственных, готов был умереть, костьми лечь, чувствуя за собой вину за то, что лишил их нормальной жизни. Ради семьи жизнь перекроил портняжными ножницами, ради семьи отказался от мирного будущего, брал в руки пистолет, когда пламени было недостаточно. Ради семьи похоронил свои мечты за плинтусом в маленьком домике в Намимори и переехал в огромную резиденцию в Палермо. Ради семьи Тсуна перестал быть ребенком шестнадцати лет, у которого огромные, наивнейшие карие глаза нараспашку, искреннее желание помочь всем и каждому. Сейчас у Тсунаеши Савады расчетливый взгляд, союзники и товарищи, работающая по часам система и пачка сигарет, выкуренная наполовину за утро. Сейчас у него кофе с виски и раскалывающаяся голова.

У Тсунаеши Савады уже давно нет школьных проблем: быть королем преступного мира – это не решать контрольную по математике. Это контролировать поставки наркотиков и оружия, следить за игорным бизнесом, тщательно регулировать вопросы с полицией и развивать легальные компании, служащие для отвода глаз. Мафия – это бесконечные разборки с мелкими наемниками и залетными семьями, решившими, что в Италии они найдут себе уютное местечко и не желающие считаться с местными авторитетами. Мафия – это каждый чертов день доказывать, что, хоть тебе и двадцать шесть, но свое место занимаешь не только по праву наследования и из-за сильного папочки. Мафия – это целиком откидывать собственное «я» и думать только о других. Мафия – это такое засасывающее дно, гребанная пучина, посыпанная романтикой Копполы. Мафия не место для маленьких мальчиков шестнадцати лет. Мафия – гребанный дом для тому, кому всего лишь двадцать шесть.

Подписать приказ о зачистке для Варии – сделать Занзасу гадость - главное развлечение; рассмотреть договор о поставках для мебельной фирмы; просмотреть сводку новостей, скрупулезно составленную отделом Дождя – от ежедневной рутины уже даже не тошнит, лишь хочется уныло вздохнуть и в очередной раз отправить мелких подчиненных переделывать испорченные бумаги. Если бы Реборн – любимый учитель и настоящий друг в этом мафиозном дерьме, - был бы жив, Тсуна провел бы с ним тренировку. Такую, что пот стекал бы рекой, капал бы с ресниц и носа; дыхание перехватывало, а мышцы скручивало бы от боли, что руку не поднять. После такой тренировки, вышибающей лишние мысли, работалось куда лучше. Думалось куда легче. Даже вина, тяжело лежащая на плечах, отходила на второй план. Тсуне говорили, что он не виноват. Что это – судьба, личный выбор каждого. Что они – семья. А в семье друг за друга стоят, поддерживают, сильнее делают словами, улыбками, действиями. Он думал – да, семья. Они и правда как звенья в огромном механизме – убери один и полетит вся система. Только вот кровь не вода, не размывается, а он мог, правда мог, если бы захотел, тогда, еще в шестнадцать, отказаться от всего. И только его вина, что побежал за призрачной возможностью стать немного лучше, чем простым неудачником.

Его вина в том, что Рехэя, ставшего настоящим старшим братом, он лишил любимого бокса. Его вина в том, что яркое солнышко их семьи был вынужден мотаться по миру вовсе не на соревнования. Общаться с Рехэем уже много лет было стыдно, несмотря на его слова, что это – его выбор.

Тсуне было больно смотреть Ямамото в глаза: сломать себя было не так страшно, как портить жизнь лучшему другу, лишать его хобби, дела всей жизни. Глаза Ямамото, раньше полные счастья, сейчас напоминали дула пистолетов - холодные, пустые, лишенные света. В его лице, повзрослевшем, не оставалось больше мягких детских черт, лишь только шрамы и застарелая боль. Эти глаза Тсуна видел в зеркале каждое утро, и понимать, что Такеши стал собственным отражением - стыдно, и вину эту не стирали никакие слова о собственном выборе.

Их никто никогда не заставлял, не вёл за ручку в кресла за круглым столом. Их посадили молча, наставив пистолеты к голове, а после сказали "вы можете уйти".

Им сказали: вы-семья. Решайте собственные проблемы вместе. Их проблемой было то, что они потянулись за адреналином, приключениями, которые как наркотик, с которого не слезаешь даже если постараться, и ломка от него наступает быстрее, чем это можно заметить. Только вот сказать им забыли, что тем самым, становясь частью мафии, они, сами того не подозревая, погружали себя в пучину ада. Что систему, которую они клятвенно пообещали изменить, уже не сломать. Что прав был Мукуро в свое время, мечтающий уничтожить мафию. Ошибался, правда, только в одном: сделать это, даже при всей огромной власти, было нереально.

Тсунаеши Савада, сейчас двадцать шесть лет, Десятый Босс Вонголы, умело портящий лучшим людям их жизни.

Тсунаеши Савада, сидящий в солнечном Палермо в дорогом кресле, потягивающий кофе с виски, выкуривающий одну за одной, ломал себя во всех смыслах. В его силах было уничтожать целые семьи одним щелчком пальца, разрушать огромные компании после небольшого собрания аналитиков; в его власти было столь многое, что обычному человеку и не снилось.

Не в его власти было вытащить единственного – так нужного – Хранителя из чертовой тюрьмы.

За семью, за своих родных и близких, за свою главную гордость, он, Тсунаеши Савада, собирался умереть. А перед смертью своей он хотел сделать последнее – вытащить Рокудо Мукуро из Вендикаре, куда он попал совершенно незаслуженно, совершая то, что должен был. Это сейчас Тсуна это понимал. Понимал, что нет ничего в Мукуро страшного. Что он, погруженный в формалиновую банку, заслуживает солнца больше, чем они все. Что ни о какой справедливости в мафиозной пучине быть не может, пока один из них – из его Хранителей, самых лучших, самых верных, находится не с ним.

Все эти бумаги, какие-то приемы, пластмассовые, искусственные улыбки, проблемы с Мельфиоре, гребанное решение подстроить мнимую смерть – бесполезная ерунда, пока Рокудо заключен в цепи, лишен возможности жить хотя бы как почти нормальные люди, если так можно говорить об их семье, пока он может общаться лишь через Хром, ехидно комментируя каждое провальное решение собственного Босса.

Тсуне, по правде говоря, сейчас чертовски паршиво. И он намерен разобраться с этим до того, как младшая версия придет в его мир, чтобы уничтожить Бьякурана. Он намерен сравнять Вендикаре с землей, если потребуется, ведь, видит Бог, он даже без чертова кольца Вонголы на это способен.

- Амэя, - Тсуна одной рукой поднял телефон назад, звоня девушке, временно заменяющей Гокудеру, отбывшего по делам в Японию, второй же, свободной, прикуривая сигарету, на которые подсел из-за Хаято несколько лет назад, - будь добра, позови Хром.

- Будет сделано, Босс.

Тсунаеши Саваде страшно и стыдно. Страшно реализовать гребанный план, о котором из семьи знает лишь только Хибари; стыдно, что единственное, на что он способен – взывать к себе младшему, более сильному, более уверенному, более способному. Если младший он был бы здесь, то Мукуро, заключенный в консервную банку, стоял бы уже рядом, а бумажки, в которых сидел Десятый Босс, были бы сожжены дотла. Младший он, пусть и с опорой Реборна, умел решать проблемы четко и быстро, готовый на все, ради семьи.

Новый он слишком зависел от формальностей, окруживших его. Если бы только Реборн был здесь, рядом…

Хром зашла в кабинет незаметно, почти тихо, поморщившись от витавшего запаха сигарет. Она, маленькая и хрупкая, оставалась единственной связью с Мукуро, который их, наверняка, ненавидел как никогда прежде. Тсуна, сделав последнюю затяжку, потушил сигарету и виновато улыбнулся Хранительнице. Вина – как ежедневное, засасывающее состояние, преследовавшее с каждым вздохом, не отпускающее, стала уже нормальной.

- Ну, Хром, - Савада прикрыл глаза, давая себе секунду, чтобы собраться с мыслями, - как у него дела?
_______________________
* Спасибо, Антонио. Рассчитываю на тебя.

[nick]Tsunayoshi Sawada[/nick][status]Be boss[/status][icon]http://sh.uploads.ru/j1ry0.gif[/icon][sign] La mia famiglia

Il mio orgoglio [/sign][pafld4]<div class="proflz">Босс ведущей семьи преступного мира. Когда-то потерянный мальчик, ныне - человек, от имени которого дрожат все, у кого хоть когда-то были проблемы с законом. Тот, кто боится признать, что Вонгола и Хранители - лучшее, что случалось в его жизни. </a></div>[/pafld4][fandom]<div class="proffan">katekyo hitman reborn![/fandom]

Отредактировано Kim Possible (2018-04-25 08:14:05)

Ólafur Arnalds – So Close

Посмотрите на этого мужчину. Его пальцы трясутся не прекращая уже который день, словно у наркомана, лишенного дозы. Героин заменяет стопка документов с донесениями. Сигареты – его кокаин, способ отвлечься, расслабиться хотя бы на секунду. Они тлеют, а дым витиевато поднимается к потолку, аккурат туда, где должна быть пожарная сигнализация, добросовестно отключенная на усладу любимому боссу. Пепел, падающими звездами опускающийся на дорогой ковер, уже не пугает и не раздражает – он лишь смахивает их подошвой дорогого ботинка, когда замечает. Мешки под глазами, волосы, неровными прядями падающие на лоб и шею, обветренные губы – посмотрите внимательно на этого мужчину. Ему двадцать шесть. Он Босс. Он - Вонгола. Он - мафиозо.  Его окружает помпезная, искусственная роскошь, бесполезная, бесчеловечная. Такая... никчемная. Его галстук стоит больше, чем весь кухонный гарнитур в старом родительском доме, а ручку можно спокойно выставлять на аукцион, зарабатывая лишние миллионы. Посмотрите на этого мужчину. Ему двадцать шесть, совершенно никчемных, лет. Все мечты и клятвы рассыпались крахом, осыпались пеплом на дорогой персидский ковер, затухли, и их жизнь была совсем короткой, напрасной и никому не нужной совсем.

На руке его, виновато подмигивая, блистает ненастоящее кольцо Неба, которым он, по идее, должен был быть. Был, возможно, даже когда-то, но сейчас... сейчас, когда он, как кольцо, которое слабое и никчемное, фальшивка и прикрытие, отражение его статуса – растопченного, выжженного чужим пламенем, и сам он – пепел на собственном ковре. То, настоящее, ради которого он кровью боролся, ради которого друзей подставлял, уничтожено. Им же, собственноручно. Какая ирония. То, что должно было оберегать – сломало. То, что должно было спасти – проклято. Тсунаеши думается, что Никчемность въелась в его сознание, в кости, срослась с ним второй кожей, лишь на время отошла на второй план, когда Реборн, гоняя его по полигонам, тренировал до седьмого пота. Отошла, подмигнула правым глазом ехидно, но вернулась, стоило только отвернуться на секунду, ослабить стальные канаты самоконтроля.

Она – эта Никчёмность его -  природная. Личина вторая. Невыбиваемая. Осела на плечах, легла одеялом, не снималась, не отрицалась – родная, шептала на ухо, подсказывала, наводила к решениям, грозившим провалом. Она - паутина, и он в ней – лишь мошка, деланно-жалко дергающая слабыми ножками.  Он сам поманил ее пальцем, не справился, не выстоял, ослабел и расслабился, погряз в том дерьме по уши, которое, по правде, им же самим отрицалось. Какая же всё это ирония.

Посмотрите на этого мужчину. Ему двадцать шесть. Он – Тсунаеши Савада – кровь от крови Первого Вонголы, о нем шептали на углах, ему посвящали странички в инстаграме, его знали. Молодой, подающий надежды японец. Правильный. Живой. Вдохновляющий. Его, наверное, даже когда-то боялись. Кровь, бурлящая в венах, затихла, пропала, стоило только уничтожить то самое, ради чего она пробуждалась. Его когда-то кольцо, его сила и мощь, бесполезный кругляш со стеклянной верхушкой, надежда его, правда его. Исчезло, и вместе с ним опала железная стена, отгоняющая того самого, слабого Тсуну назад. Ему, возможно, стоило умереть сразу же. Убить Бьякурана своими руками, падать и подниматься, защищая и оберегая. Он же Небо, так говорят. Он – порядок и гармония, идеал. И когда же он, получается, потерял самого себя? Настоящего?

Бывает ли так, что, будучи шестнадцатилетним пацаном, он был достойней, лучше, чем сейчас? Тот слабый мальчишка, с шеей куриной, коленками голыми, глазами наивными, добрыми, рос, развивался быстрее. Становился сильнее. Он, тот, которому шестнадцать, еще не знает, что с ним сделает мафия. Рыпается, правильно рыпается, рыба, выброшенная на сушу, полная, окрыленная светлыми надеждами. У того, Настоящего Тсуны, еще есть друзья – не семья, и в его ситуации семья – не выбор, не правило, лишь название. Ведь как такое
возможно, спрашивается, когда те, кто не кровь от крови, но роднее, ближе, стали, возможно, тем самым, неправильным?

У нового Тсунаеши Савады есть не друзья - семья,  – святое, самое –самое его главное; гордость его, сила его. У взрослого Тсуны есть ворох рассыпавшихся осколками надежд. Он, сильный когда-то, сломался, стоило исчезнуть Реборну, его силе, его опоре, поддержке; расколоться пеплом кольцу ненавистному, как рассыпался карточный домик по полу. И вот, он – в двадцать шесть – потерялся, плутая во тьме.

У старого – Настоящего Тсуны – есть и сила, и репетитор, и гордость. У него все еще есть Вонгола, есть пример, а после, он позаботиться, будет и мотивация.  Он, вот кто сможет все изменить. Взрослый Тсунаеши Савада покажет самому же себе, что произойдет, если он как следует не постарается. Если снова провалится.

Посмотрите на этого мужчину. Ему двадцать шесть. Он сбился с пути. И собирался смертью своей, а возможно ли это? вернуть то, что испортил. Он хотел, правда хотел, быть не тем – не донном, не боссом, а Небом, не на словах и в улыбках друзей, а естественным.

Только кровь не отмыть с осколков разбитых надежд.

― Пожалей себя, Вонгола, - Мукуро окружает Туман. Рассыпается пеплом, вторит сигаретам в его руке, подражает кольцу, сверкает, звездами разлетается. Тсуна чувствует, ему для этого не нужно даже смотреть, что он использует тело Хром, лишь использует, не трудясь вновь показать свое настоящее, яркое, живое лицо. Рокудо, истинный Рокудо, за сотни километров, недвижим, молчалив. Спокоен. Этот, контрастом, улыбается чужими губами, смотрит ненавидя-устало. Этот, почти-чужой, не пахнет формалином и смертью, лишь апельсинами и морем. И Его отпускает. Тугой стальной пояс, обвивающий грудь, разлетается. Он, пояс этот, вновь соберется, громыхая звеньями, как толстые цепи, но пока, лишь пока -  исчезает.

Он позволяет себе потушить сигарету и смотрит, по-настоящему смотрит на того, кто единственный видел то, что с ним произошло. Что изменилось. Видел то самое, скрытое, глазами разноцветными выискивал. Наружу вытаскивал. 

Тсуна в четырнадцать, пожалуй, боялся и ненавидел. Сожалел. Сейчас, лишь сейчас, начал зависеть. Мукуро не врет. Кривит рот чужими губами – презрительно. Говорит – грубо. Без утайки - как думает. Искренне. Единственный. Туман его грязный, неустойчивый – Хром слаба как сосуд, как Хранитель. Туман его, откровенный, словно тянется веревками к Тсуниной шее. Ненависть, такая естественная, неприкрытая, отрезвляет. Пощечинами касается кожи, и Мукуро-Хром даже не нужно быть для этого рядом.  Чужими пальцами Рокудо касается его кружки, и Савада, истинный Босс, величайшее Небо – иронично ведь, - усилием воли прогоняет испуганные мурашки. Это оно. То, что преградой вставало между ними: воля. Его, угасающая, и  Мукуро – живая и яркая. Должны ли Небеса умирать тихо, страдая, потухая? 

- Ты должен был противостоять злу, Савада Тсунаеши, а не примкнуть к нему, ―  единственные слова, выжженные под сетчаткой, необходимые, столь правильные, звучат оплеухами, но разве эта не та, так нужная тебе правда, Савада? Тсуна кривит губы в усмешке, чужой усмешке, не своей, спародированной. Сломанной. Где же он, настоящий? Где?

Где тот яркий мальчишка, слезами и кровью пробивающий себе дорогу? Где он, истинный, Босс, сильнейший? Где?

У Хром круглые бедра и холодный взгляд. Лицо, пускай и ее, почти родное – чужое, и Тсуне противоестественно хочется провести пальцами по каемке собственной чашки, ловя то фантомное, призрачное тепло. Не женское, нет, не цветочно-сладостное, а холодное, морское. Оно, далекое, необходимое, так близко сейчас, и такое чужое.

Тсуна смотрит внимательно, холодно. Зеркалит – нет, не ненависть. Он не ненавидит – завидует. Его идеалы похоронили далеко в прошлом, у Мукуро лишь ярко-ярко расцветали.

- Скажи мне, Мукуро, - тихо говорит он, и пламя Небесное, сильное, жаркое, уничтожающее, горит на стеклянном кончике фальшивого кольца. Пламя, окружающее, когда-то покоряющее, сейчас такое жалкое, словно, как когда-то сказал Рокудо, у кота, распушившего шерсть для храбрости, - стоит ли умирать?

Его душит, душит, уничтожает той едкой иронией, деревянным гробом, стеклом, формалином, созданным собственноручно. Слабость, пороки – все мы в конце концов всего-то люди, не боги. Не боги, но чужие жизни почему-то брали смелость вершить. Как же это уже… Ненавистно.

А пламя горит, выжигая легкие, остатки слабости.

- Я позвал тебя, чтобы спросить. Стоит ли сейчас, когда уже так поздно, ставить последнее, что у меня осталось, на кон? Ты знаешь, Мукуро, лучше всех знаешь, когда, - он запинается и осматривается. Рокудо, в короткой юбчонке, смешной лишь обманчиво. Кабинет, бесполезно заваленный бумагами, антураж, разваливающийся, сгнивающий под действием пламени. Оно – небесно-туманное – танцует, уничтожая, - когда игра действительно стоит свеч.

Посмотрите внимательно на этого мужчину. Это Тсунаеши Савада, и он до одури боится умирать.

[nick]Tsunayoshi Sawada[/nick][status]Be boss[/status][icon]http://sh.uploads.ru/j1ry0.gif[/icon][sign] La mia famiglia

Il mio orgoglio [/sign][pafld4]<div class="proflz">Босс ведущей семьи преступного мира. Когда-то потерянный мальчик, ныне - человек, от имени которого дрожат все, у кого хоть когда-то были проблемы с законом. Тот, кто боится признать, что Вонгола и Хранители - лучшее, что случалось в его жизни. </a></div>[/pafld4][fandom]<div class="proffan">katekyo hitman reborn![/fandom]