Умирать, оказывается, не так и страшно. Даже в бою, под звон стали и хриплые вздохи, даже испытывая жгучую боль, за которой пронизывающей волной стремится обжигающий изнутри холод — начинаясь с кончиков пальцев, поднимается выше и выше, заставляя тело неметь. В этом было нечто правильное, следующее естественному ходу вещей, ведь иного исхода попросту быть не могло.
Вернуться — намного хуже: по смертельной петле туда и обратно, пренебрегая законами сущего, сквозь боль, увеличенную многократно; смотреть на мир через призму темного, венозного цвета и не испытывать ничего, кроме ненависти.
Никто и не обещал, что побочные эффекты обойдут стороной.
Да вот Электра ничего из этого не просила. И никогда — у них. Ей — и не лишь ей одной — было бы лучше остаться одной из числа тех, кто сражался против Руки и проиграл.

Живое оружие.

Встреча с Коллин Винг в Чикара додзе оплотом обретенного душевного спокойствия не становится; Начиос вновь ведет противоестественная, вымученная тяга на крышу, где все и случилось. Хищным зверем рыскает от одной пожарной лестницы к другой, сама не зная, что старается найти: следы своей погибели? выгоревшие на солнце бурые пятна крови могли принадлежать другому, ему. напоминание? оно на кладбище — иссохшими орхидеями у могильной плиты.
И нет этому ни конца, ни края — она задыхается под гнетом черного неба, в своей вечной ночи.

Когда закатное солнце отражается в стеклах, озаряя Адскую Кухню мягким и теплым оранжевым светом, Электра встает на самом краю крыши, без опаски глядя строго перед собой. Здесь она встретила смерть, годами по пятам следующую, поджидающую.
Здесь он пытался оспорить: одиночество ее — показное.
Тебе не придется делать это в одиночку.
Город наполняется жизнью, выбираясь из душной неги к вечеру, он живет и продолжает куда-то спешить, в череде голосов и причудливых переплетений людских судеб Начиос потеряна. Мечется, пытается вырваться из порочного круга, личной Сансары, в который не по своей воле попала, и не может ничего изменить, как бы ни старалась.
Мэттью говорил: существует то, ради чего стоит сражаться. Или это она про себя лжет, откровенно фальшивит, когда пытается найти смысл, придавая ему голос, звучащий эквивалентом первобытной свободы: от условностей, от жизни и смерти, почти равнозначный существованию вне времени и границ.
Сердце, познавшее ненависть сполна, переполнено необъятной, душу вытягивающей тоской по тому, что не помнит.
Базовые настройки, заданные Александрой, изменены Мэттом Мердоком. У него есть ответы на каждый ее вопрос — что я такое, Мэттью? — но ни единой возможности произнести их вслух.

Несколько недель назад — время свой ход замедлять не думает, не превращается в тягучую субстанцию подобную той, что вернула к жизни — Электра искала Дэнни Рэнда, чтобы он помог Руке. Легкие теперь горят от исступленного крика о помощи ей; беззвучного, молчаливого, отчаянного.
Винг сказала, что Железный Кулак вернется. Отчего-то Начиос верит, знает — не солгала.
Они едва не сравняли небольшой китайский ресторан с землей, и именно там начали возвращаться воспоминания. Когда услышала его голос; когда он произнес простую, но недоступную еще, правду: «тебя зовут Электра Начиос. Что они с тобой сделали?», и это все увело с пути клана, того, что пытались навязать другие. Вместе с настоящим его зовут Мэттью вернулась ядовитая отрава, поражающая мозг.
Кажется, одно из самых верных, подходящих им, определений любви.

Электра приходит в “Royal Dragon”, заботливо восстановленный руками хозяев, к Дэнни, не за ним. Не враг — до союзников им, конечно, слишком далеко, сквозь разногласия путь тернистый и сложный, но клан больше не может приказать ей, как думать и что чувствовать. И это — первый глоток свободы.
Она садится напротив медленно, не сводя с Рэнда настороженного взгляда, в любой момент готова защищаться, но не нападать первой. Измученная вопросами, отчаянно отказывающимися выстраиваться в стройной последовательности, не представляет, с чего будет правильно начать.
С объяснений? С извинений? Для этого, кажется, необходимо искреннее раскаяние, все еще находящееся за пределами пока простой, практически примитивной, системы Черного Неба.
В образе Дэнни заключено слишком многое. Они полярны, отталкиваются друг от друга, отчаянно оспаривая право на сходство. Он заставляет Электру думать обо всем том, чего и при жизни была лишена.
Челюсти стискивает, колеблется невольно, прежде чем произнести незыблемую истину, что и побудила разыскать Железного Кулака:
— Мэттью жив.  — это и честно, и против правил одновременно. Если бы это было не так, Начиос не нуждалась в своей памяти, битой, изуродованной чужими руками. Блажен тот, кто позабыл о терзаниях. Вместе с тем признание дает ей время, чтобы попытаться объясниться.
— Я знала его еще до того, как стала частью Руки, — оказывается, говорить об этом сложнее, чем опускать голову с повинной про себя, но после всего, что Электра испытывала в последние месяцы, ей практически наплевать, — он был… важной частью моей жизни.
Она не знала, куда ей податься, кому молиться об успокоении, покуда гниет изнутри; червоточина образов-воспоминаний — и неясно, что было правдой — следовала неотступно, спрятанная под кожей, покрытой шрамами. Одного из них, на предплечье, Начиос касается пальцами, трет подушечками медленно, напоминая себе о том, что послужило причиной ее появления здесь; почему готова просить о помощи врага (бывшего, может?).
— Помоги мне вспомнить его. Вспомнить, кем я была, пока клан не вмешался. — пожалуйста.