1981, дом Альфреда Блэка
Нарушив тишину негромким хлопком, Люпин аппарировал прямиком на крыльцо дома Альфреда Блэка, привычно обернувшись через плечо и внимательно осматривая безлюдную улицу на предмет подозрительных сюрпризов - на дворе война, было бы неосмотрительно считать, что они в абсолютной безопасности. Только убедившись, что он в самом деле совершенно одинок, Ремус достал палочку из складок мантии, поднял её в привычном жесте и замер, мучительно вспоминая в какой последовательности следует снимать охранные заклинания, чтобы сигнальные чары не оповестили Сириуса, что он совсем плох. Раньше такого не случалось, чтобы Ремус, отличник до мозга костей, забывал что-то столь важное, но всё меняется. И всё чаще не к лучшему. Волшебник поморщился, поймав себя на мысли, что гораздо проще было бы просто аппарировать к себе, раз уж он всё равно не помнит. Умница Люпин очень устал, но не привык сдаваться. И вопреки своим тайным желаниям совершил пару пассов, шепча нужные заклинания - дверь послушно отворилась и никаких предупреждающих о незванных гостях звуков; на пару мгновений повеселевший Рем тенью юркнул внутрь, тут же закрывая такую знакомую дверь и устало прижимаясь к ней спиной, с глухим звуком упираясь затылком в дубовое полотно. Ему нужно было собраться с мыслями, прежде чем он найдёт Блэка в глубине дома и попытается сделать вид, что в порядке. Если Сириус, конечно, вообще здесь - Рем не уточнял о его планах, наивно надеясь на ответный жест с его стороны. Он сам не понимал, зачем после того, как в очередной раз отработал почти целый день курьером в маггловской части Лондона в статусе инкогнито, перед этим пережив ночное, пусть и неполное, дежурство в Ордене и к тому же толком не восстановившись после последнего полнолуния, приполз не к себе домой, где бы мог упасть лицом в подушку и не шевелиться до завтрашнего утра, а именно к Блэку. Искал тепла и покоя? Он отлично знал, что сегодня здесь его скорее всего ничего подобного не ждёт - Сириуса бесили его отлучки на большую часть дня без объяснения причин, его вообще раздражали чужие тайны, а Ремус буквально состоял из них. Может ему просто захотелось завершить паршивый день очередным актом спектакля под названием “давай сделаем вид, что у меня нет тайн, а ты не злишься”? На него это было не похоже - его утомляли подобные вещи и всячески причиняли ему боль. По привычке? Звучало слишком... слишком потребительски. Хотя, если уж быть честным, на самом деле он аппарировал сюда с мыслью, что не отказался бы от стопки огневиски, тишины и вечера, когда бы он ощущал себя нужным, как раньше, а не виновным по всем статья беглым преступником, упрямо возвращающимся на место преступления и только что не умоляющим заковать его в кандалы и приступить к казни. У них всё было слишком сложно - после выпуска вообще редко бывало просто. Всё ещё больше усложняло его вечное  беспокойство за несклонных к разумным поступкам Джима с Сириусом, вечно рвущихся в самый центр событий, впереди авроров и более опытных магов, как будто они бессмертные. Всё бы ничего, если бы Рем научился сдерживать свои порывы их перевоспитать, но он вечно забывался, то смотря откровенно с укоризной, то вдаваясь в подробный инструктаж повторно, безошибочно определив, что никто его не слушал, то просто одёргивая и требуя сперва подумать. Он даже пару раз так перенервничал, что принялся обоих отчитывать и был немногим лучше Лили в своём праведном гневе. И вроде бы ничего страшного, не зря же его в шутку называли совестью Мародёров, но это ведь тоже не способствовало их хлипкому миру с Сириусом. Только Питер и радовал - он то уж точно не полезет в пекло, рискуя получить по шее. Рем скривился - ещё не хватало начать восхищаться трусоватостью Хвоста. С ума сойти.
Люпин отделился от двери, явно сделанной на века, не то что Рем, так и норовящий окончательно сломаться спустя всего-то пары лет жизни на износ, и не спеша стянул с себя свою бежевую поношенную мантию, аккуратно сложив её на стул, по привычке поправив одну из многочисленных мантий Сириуса, валяющуюся рядом в совершенно неприглядном виде. Ему давно не приходило в голову уточнять у Мягколапа, куда он может положить свои вещи и может ли делать в его доме всё, что только ему в голову взбредёт - уже знал, что может, хотя сперва всегда уточнял, вызывая недоумение и смех, и в свою очередь страшно смущаясь собственной нерешительности, но не умея по другому. По крайней мере раньше, когда всё было не так сложно, ему было позволено делать, всё что душе угодно. Последние же несколько недель ему казалось, что каждый его жест, вздох, взгляд выводил Блэка из себя, но он всё равно возвращался, потому что… потому что любил. Да и у него больше никого не было, не считая Поттеров с Петтигрю, у которых были свои заботы, и ему было страшно, мучили кошмары, он толком не мог спать один. Он очень устал и готов был терпеть до последнего, пока его в этом доме, не смотря ни на что, порывисто обнимают. Был готов возвращаться, пока ему прямо не укажут на дверь, ну или пока Блэк не ляпнет что-нибудь, что он не сможет проглотить. Он готов был терпеть неоправданные тычки, бережно охраняя свою никчёмную жизнь, вынуждающую его работать на магглов и просыпаться в холодном поту в ожидании полнолуния. Это всё его проблемы, это у него нет будущего. У Блэка есть. И он будет рядом с этим удивительным человеком, пока ему это позволено, как бы сложно и выматывающе это не было. Люпин тихо прошёл дальше, безошибочно определив, что хозяин дома, если и на месте, то изволит греться перед камином - некоторые вещи были неизменны.
- Привет,- Люпин замялся, соображая насколько уместно было бы сказать “я дома”. Взвесив все “за” и “против”, решил что не стоит так рисковать. В конце концов он всегда молчалив и Сириус не удивится его немногословности, хотя в глубине души он бы хотел не сомневаться, может ли он вообще произносить что-то подобное вслух. Но если уж по-честному у них и дома то общего не было, потому что… потому что Люпин. Он так отчаянно оберегал свою бедность, своё право на выживание, что есть сил, что категорически отказывался жить за счёт Блэка. И естественно не признавался ни в чём ни Поттерам, ни Петтигрю. Последний бы просто посочувствовал, а вот Джиму с Сириусом вполне могло прийти в голову помочь ему деньгами - он бы тогда точно умер от стыда.
Рем, едва слышно вздохнул, и бесшумно прошёл к креслу, в котором сидел хозяин дома, привычно усаживаясь подле него, прижимаясь щекой к чужому бедру и натягивая рукава тонкого свитера на пальцы в попытке скрыть от чужих глаз побольше себя и своих шрамов - никогда он не научится их не стыдиться, чтобы там Блэк ему не заливал про его красоту. Он не верил.
Люпин вымученно улыбнулся и прикрыл глаза - ему совершенно не хотелось говорить. Он в самом деле очень устал, а их разговоры, если, конечно, так можно было назвать происходившие между ними диалоги на повышенных тонах, последнее время всё чаще доводили его до состояния полного бессилия, в котором он до исступления мог повторять “прости”, сомневаясь в том, что остатков сил (вернее их полного отсутствия) хватит для того, чтобы убедить Сириуса хоть в чём-нибудь.
Он не умел спорить, да и не хотел. Все нападки в свою сторону проглатывал и изредка парировал. И он в самом деле был благодарен Сириусу за те несколько лет подросткового, в общем-то, счастья, что уже успел умыкнуть с его помощью. За все те счастливые дни, когда они прятались от друзей, от преподавателей, исследуя замок, ставший уютным домом обоим, и друг друга. Но всё равно никогда до конца не верил, что это взаправду, что это случилось с ним, что всё серьёзно и это надолго. Он не из тех ребят, с кем случаются подобные вещи, ему не положено. Он бы не удивился, скажи ему Блэк, что это всё было шуткой. Злой шуткой, как раз в стиле Мародёров, только на этот раз жертва - он, а не Снейп, последний бы, наверное, порадовался.
Люпин крепко зажмурился и замер, стараясь даже дышать через раз, надеясь, что сегодня ему просто позволят быть рядом и молчать, наслаждаясь тем, что между ними осталось неизгвазданного войной, недомолвками и суровой реальностью, в которой нет места оборотням.
- Не против, если я останусь у тебя?

1994, площадь Гриммо, 12
Люпин сидел за столом, беззастенчиво разглядывая Блэка, которого годы в Азкабане совершенно не пощадили, и решительно не понимал. Не понимал, что он здесь делает, зачем он вообще сюда пришёл вечером, когда на Гриммо оставался только Сириус. Что он надеялся услышать? А что хотел сказать? Сириус был отголоском прошлого, живым подтверждением того, что всё самое светлое и прекрасное, что было в его жизни, безвозвратно исчезло в день всех святых, когда Лили с Джеймсом погибли, а Тёмный Лорд пал.
Они предали друг друга.
Сперва Блэк его, а затем он Блэка. И неизвестно ещё кто из них поступил хуже - у Сириуса хотя бы были причины ему не доверять. Он сам же и взращивал в нём чувство, что он что-то скрывает, что-то страшное, в чём отказывается признаваться, даже не смотря на ссоры и его явное недовольство, пряча свою немощность за семью замками и носясь с ней так, как будто от того, что он заработал себе на хлеб сам, а не одолжил у Сириуса, что-то кардинально поменяется. Были ли у Люпина причины считать Блэка пожирателем, подозревать его в том, что он предал Джима? Джима, с которым они всегда были не-разлей-вода, были как братья? Ну разве что фамильная любовь к тёмным искусствам. Но кому, если не Рему понимать, что это всё стереотипы и не более того. Он ведь отлично знал, что Блэк бывает тем ещё мудаком, но он совершенно точно не увлекался тёмной магией и не жил мыслями об уничтожении магглов. И уж тем более не был способен предать своих лучших друзей, позволить их убить - гриффиндорец до мозга костей, хоть и со скверным характером.
Но Люпин всё равно поверил, потому что иначе для него было бы слишком невыносимо. Он устал бороться. Ему нужно было как-то жить.
И двенадцать лет он просто упивался жалостью к себе и своей болью, оплакивая Джеймса, Лили, Питера, в конце концов себя и даже Блэка, который не умер, но он его для себя похоронил - потому что его смерть была не такой болезненной, как сама мысль, что он предал Поттеров - никакие его обиды даже рядом не стояли. Сперва он, конечно, отрицал, не верил, но непозволительно быстро сдался, смирился. И продолжил выживать, на этот раз уже не имея запасного плана, предполагающего, что ему всегда есть к кому пойти, если будет совсем плохо. А так и было, только больше никого не осталось, кто мог бы ему помочь.
И вот они здесь, сидят и смотрят друг на друга. Кто они? Друзья, враги, любовники? Они даже толком не расстались в тот злополучный год, Рем просто понял, что больше не выдержит и молча отдалился, не требуя никаких объяснений и уж тем более не ожидая, что Сириус придёт мириться. Трусливо скрывался в своём доме без зеркал и упрямо отводил взгляд на сборах Ордена. Делать вид, что ничего не произошло, было даже проще, чем пытаться не дать развалиться тому, что у них осталось спустя месяцы разрушительной борьбы характеров, гораздо проще, чем уступить и отказаться от права страдать в одиночестве.
Тогда ему казалось, что он прав. Что у него нет будущего, а у Сириуса есть. И уж лучше он будет без него, доживёт, переживёт и всё у него будет хорошо. А получилось вот как. А ведь, если бы он тогда не упрямился и сознался, всё могло бы обойтись. И Лили с Джеймсом были живы, и у Сириуса было бы настоящее, а не только прошлое.
Люпин устало потёр виски, собираясь с мыслями. В голову не приходило ни одного подходящего вопроса, подразумевающего лёгкую светскую беседу. Всё как обычно было слишком сложно.
- Сириус,- Рем нахмурился, с трудом подбирая нужные слова и удивившись тому как сложно произносить имя человека, которого любил, затем проклял и даже мысленно похоронил. Неимоверно сложно. Всколыхнувшиеся было старые обиды были не к месту. Он не хотел обвинять, он уже сам давно придумал за что тот с ним так и почему, всё себе объяснил и не хотел слышать правду Блэка. Он хотел извиниться, да, точно - вот чего он в самом деле хотел. - Прости меня, если можешь. Я и сам не знаю, почему поверил... поверил, что ты мог... Что ты мог предать Джеймса с Лили. Говорить было сложно, он ни с кем этого даже не обсуждал, молча оплакивал. А теперь, глядя на живого, пусть и сильно изменившегося Блэка, говорить об этом было ещё сложнее. Почему он, бесполезный для общества оборотень, выжил, а они нет? - Я не должен был, ты этого не заслужил. Надо было бороться за тебя, но я так был поглощён собственной болью,- Люпин мысленно добавил к списку "обидой на тебя", но не стал этого озвучивать. Он просит прощения, а не обвиняет. - Что ничего не сделал, поверил в официальную версию, правда не сразу, но всё равно. Я виноват. Люпин покрепче ухватил чашку и сжался ещё больше, избегая смотреть на Сириуса. Он, честно говоря, уже давно ничего не хотел и не ждал. Привык к своему одиночеству, искренне переживал за Гарри, но для себя ничего не хотел. Он уже не просто бедный, никчёмный оборотень, он к тому же предатель и очень устал. Ему хотелось в очередной раз позорно сбежать, но он упрямо сидел, ожидая, что ему скажет Сириус в ответ. Он бы и рад подумать "его Сириус", но он им не был.
Они оба стали другими людьми.

[nick]Remus Lupin[/nick][status]wolf among us[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2EtkZ.png[/icon][pafld4]Оборотень, отчаянно пытающийся сохранить человеческий образ, и не отчаяться предавшись тоске по минувшим дням, полным беззаботного, незаслуженного им счастья, и друзьям, покинувшим его в день, когда Тёмный лорд пал.
Любитель шоколада, гуру expecto patronum, мастер по укрощению <b>Сириуса Блэка</b>.[/pafld4]

Отредактировано Pietro Maximoff (2018-04-09 22:39:56)

1994, площадь Гриммо, 12

Люпин дёрнулся от слов, произнесённых Сириусом, как от удара, и невидяще уставился на вышедшего из себя Блэка, внутренне сжавшись в тугой комок нервов. Рем догадывался, что Азкабан навряд ли сказался на сложном характере Сириуса положительно, да и он ведь отлично понимал, что тот изменился - это было очевидно любому и уж тем более ему, но то, что он говорил… это было больно. До сих пор больно, даже спустя двенадцать лет тишины, ощущать себя чем-то совершенно чужеродным, чем-то, что можно было выкинуть, отрезать, отделить от себя и не умереть. Ощущать себя лишним, чувствовать себя виноватым. Люпин с удовольствием поменялся бы местами с Поттерами и остался лежать в Годриковой впадине вместо них, если бы ему дали право выбирать. Всем было бы легче.
Ремусу болезненно было осознавать спустя годы бесплодных раздумий и, к сожалению, успешных потуг выжить, просто потому что иначе непонятно зачем гибли его друзья и товарищи, что это он и его жалкие, никому ненужные тайны были виноваты во всех их бедах, в бессмысленных смертях их друзей, даже в том, что они с Сириусом умудрились разрушить всё, что между ними было хорошего. Сейчас Рем не был уверен, что мог бы, не задумываясь, назвать Бродягу хотя бы другом, что уж там говорить о чём-то большем. О каких чувствах может быть речь, если они так запросто предали - Люпину было что сказать Сириусу, в кои-то веки он не собирался молчать, они итак переломали всё, что могли, потеряли друзей, потеряли себя, уничтожили всё, что у них было хорошего и теперь вот сидят в Гриндевальдом забытом доме матушки Блэка и, кажется, ненавидят друг друга. За то, что выжили. За то, что пережили, а не подохли в какой-нибудь вонючей канаве. По крайней мере Рему было очень жаль, что всё сложилось именно так, как сложилось, и что он всё ещё дышит.
А уж понимать о чём именно кричит Блэк было просто невыносимо. И почему только он просил прощения, а Сириус обвинял? Это же, наверное, не потому что Блэку кажется, что Люпин тут двенадцать лет жизни радовался? Люпин не был уверен в том, что Сириус мог рассуждать логически, честно говоря, это никогда не было его сильной стороной, но сейчас ему скорее хотелось разделить общее горе на двоих, а не выслушивать обвинения в свою сторону. Нет, Сириус, наверное, по-своему прав, вот только их тут зачем-то выживших двое.
Если бы Ремус был другим человеком - он бы просто молча встал и вышел, может быть хлопнув дверью напоследок, и закончил бы на этом все свои мучения, вернувшись к своему образу жизни отшельника. Ведь на самом-то деле с этим Бродягой его не связывало ровным счётом ничего, может быть разве что Гарри, да и то спорный момент - не Люпин его крёстный, а Блэк. Ремми в кои-то веки мог вполне справедливо сказать, что он не при чём, никак не связан с происходящим и не обязан выслушивать крики праведного гнева Сириуса. Но, к собственному сожалению, за последние двенадцать лет он хоть и изменился, но не так сильно, чтобы бросить Гарри, чтобы бросить этого человека, смутно похожего на его Сириуса. Он был слишком гриффиндорец, слишком Ремус. И ему было, что сказать Блэку.
- А что ты хочешь от меня, Сириус? Что я по-твоему должен тебе предложить? У меня ничего нет. У меня был ты и ты был всем, но как видишь не задалось - мы сами разрушили всё, что у нас было. Или я оказался не слишком хорош для тебя, я не знаю. Но больше. У меня. Ничего. Нет.  - в отличие от Сириуса, Люпин говорил спокойно, пусть и дышал рвано, постоянно сбиваясь с мысли, но упрямо продолжая говорить. И он был уверен, что каждое его слово вбивает очередное копье в Блэка, а Рем в свою очередь скруполезно добавлял вес каждого к своей вине перед ним. Ремус никогда не говорил, как больно ему было держать оборону, глотать обиды, как сложно было пытаться достаточно своеобразно сохранить то, что у них было - это были его проблемы, о которых Сириусу знать было не положено. Он так и не рассказал Блэку, что же он от него скрывал, так и не попытался помириться, он хотел, но… не успел. И вот спустя двенадцать лет размышлений, что он мог сделать иначе, как он мог всё исправить, спустя двенадцать лет самобичевания, он узнает, что Сириус его записал в предатели, даже толком не сомневаясь, вполне допуская, что Муни, его Муни, верный Муни, простивший ему даже злую шутку со Снейпом, мог их всех предать. Предать свою вторую семью. Всех тех людей, который подарили ему столько радости, которые стали его вторым и самым большим чудом после Хогвартса. Поверил, что он мог предать его, человека, с которым так долго делил постель, к которому приползал разбитый, мог переметнуться на ту сторону. Спустя столько лет он узнал, что именно на его руках кровь Джеймса с Лили. И он не знал, что ему совсем этим делать, как и не знал, как с этим жил Блэк. И ему показалось, что извиниться было бы правильно - он никогда так не ошибался, и в результате он уподобился Блэку и принялся обвинять и ковырять чужие раны. С ума сойти.
И, вурдалаки его задери, естественно он никогда не простит себя за это, никогда не усмирит чувство вины, засевшее где-то в груди, но хотя бы в этот раз он будет с Сириусом честен, чтобы больше жертв их недопонимания не было -  в кои-то веки пойдёт Сириусу на встречу, очень жаль, что для этого им пришлось пережить всё... это. Он сделает это, чтобы его глупость и Блэковская горячность не стали причиной очередных смертей. У них итак слишком много крови на руках. - И если мои жалкие извинения тебе не нужны, то я тогда, пожалуй, пойду, да? Мне пора дальше влачить своё жалкое существование, и да, если тебе интересно, чем я жил последние двенадцать лет - тебе же когда-то было так важно узнать детали, сейчас я так понимаю уже не так важно? Но я всё равно тебе расскажу. Так вот, я работал на магглов или любого, кто предложит хлеба или немного монет, с трудом наскребая себе на еду, переживал в одиночестве полнолуния, кромсая себя и ненавидя, и жил с такой дикой болью в груди, что тебе и не снилось, друг - называть Блэка другом казалось преступлением против всего, что между ними было, но он и это-то с трудом из себя выдавил, что уж там говорить про что-то более личное. Рем нахмурился, подбирая нужные слова, ища в себе ответы на вопросы Сириуса и найденное его пугало, но он же хотел знать. Всегда хотел знать, что происходит в душе у Люпина, вот, пожалуйста. И пусть теперь живёт с этим - помнится двенадцать лет назад он из кожи вон лез, чтобы узнать, что творится в душе у Ремуса, нанося ему одну за другой рваные раны, которые так толком и не зажили. - Я поверил, я подумал так, потому что я чёртов эгоист, которому нужно было как-то выжить, чтобы смерть моих друзей была не напрасна. Я жил, потому что они умерли. И я бы не смог жить, вечно борясь за тебя - один раз я уже пытался и посмотри, чем всё закончилось. Люпин ненавидел себя за эти слова, но может быть они хоть так расставят все точки над и? Он устал бороться, он давно устал. А сейчас, после всего, что произнёс Блэк он не был готов начать заново. Последние двенадцать лет в его жизни была одна сплошная беззвездная ночь, полная сожалений и боли, и треклятая луна. Ремус был одинок, как никогда. И он научился с этим жить.

1981, дом Альфреда Блэка
Умница Люпин совершенно ничего не понимал в отношениях без постоянного чувства вины - у него был бы уверенный тролль, если бы Дамблдор вздумал ввести подобную дисциплину в Хогвартсе. Он правда не понимал, как это: простые такие, человеческие, совершенно естественные для других взаимосвязи, которые подразумевают “в горе и в радости”, такие как у Лили с Джеймсом, например. Он никогда не пытался объяснить это Сириусу - когда тот выбил землю из-под его ног своим признанием, таким же напористым, как он сам, он просто растерялся, не успел сказать, что он проклят, что всё это того не стоит, ничего не получится - он просто не умеет. Не успел, смеясь, как будто это всё смешная шутка, предложить красавчику Блэку, самому завидному жениху Хогвартса, присмотреться к Мэри Макдональд, а уж точно не к нему со всеми его шрамами, страхами и уж тем более не к нему с его пушистой проблемой. А на следующий день он просто испугался, что если он вдруг передумает, то закончится вся их дружба, закончатся мародёры и станет также одиноко, как детстве - Блэк был обидчив, а он бы не смог объяснить почему передумал или не захотел. И тогда он отчаянно зажмурился и нырнул в омут с головой, совершенно искренне позволяя себя любить и отдавая в ответ все, что у него было светлого и доброго, всю свою заботу и умение любить самоотверженно, не забывая прятать все свои ночные кошмары, все свои страхи, всю свою боль на дне глаз. Молчи, скрывайся и таи - вот его девиз, а по пятам за ним следовало чувство вины. Но он ни о чём не жалел, он был счастлив, хотя сперва было очень страшно, что Блэк обернётся и, смеясь, скажет, что пошутил - с годами это ощущение отступило на задний план, но полностью не исчезло. И Сириус, кажется, тоже был счастлив. Жалко только, что здесь уместно слово “был”.
Люпин никогда не обещал, что придёт сегодня вечером - ему всегда казалось, что Сириус может отказать ему, запретить прийти. Это было бы больно, не находите? А ещё он не хотел быть навязчивым, сложно осознать, как это быть навязчивым, когда вы кажется встречаетесь (но это не точно, потому что Люпин всегда сомневался, что что-то подобное могло произойти именно с ним), но Ремус справлялся. Ему ведь нужна была свобода, позволяющая прятать синяки под глазами, кутаясь в залатанный плед на своей жёсткой кровати в бедно обставленной комнате. Ему же нужна была возможность спрятаться, если очень тяжело - он так делал, когда был маленький, стараясь уберечь родителей от лишних переживаний, и с годами стратегию не поменял. Значит и Блэку нужно что-то такое, значит Рем всегда будет уточнять может ли он тут остаться или ему лучше уйти. Он в самом деле не хотел обременять Бродягу ни собой, ни своими мыслями или чувствами, которые не кричали бы как сильно он влюблён. И как он счастлив.
С Сириусом, невозможным, грубым, но таким горячим Сириусом хотелось делить радость, постель, еду, вечера в пабе, лениво болтать по ночам, с трудом справляясь с приступами счастливого смеха. Зачем ему знать, что Муни ведёт учёт своих доходов и расходов, потому что иначе последние превышали первые и что у него есть кое-какая заначка на случай, если всё пойдёт не по плану? К чему эти подробности про сомнительную работу? Зачем упоминать, что ему показали на дверь только что не во всех лавках в Косом переулке, а где-то даже заочно? А он ведь был хорошим работником. Зачем упоминать, что когда он замечает новые шрамы на руках, которые будет сложно прятать, если не натягивать все рукава больше, чем предполагает фасон, то он начинает нервничать? Зачем счастливчику-Блэку знать, что когда-то Муни мечтал быть преподавателем, но это невозможно, ведь он оборотень? Незачем. Он не поймёт, не потому что недостаточно умён или чувствителен, просто между ними широкая пропасть. И её не уменьшить, а Блэк обязательно попытается и это будет даже больнее, чем натыкаться на его разгневанный взгляд и выслушивать очередную истерику, тупо повторяя “прости” - Ремус всегда готов был извиняться, ему всегда было за что.
У Сириуса всегда всё было просто, а что было сложно, то решалось подвигом, палочкой или галлеонами. И дело было вовсе не в том, что Люпин считал, как могло бы показаться несведущему, самого близкого человека недальновидным идиотом, вовсе нет. Блэк был по-своему гениален, а главное результативен, и Рем искренне им восхищался, когда тот отвлекался от попыток загнать Муни в золотую клетку имени себя и заставить измениться, стать удобным для него, понятным, без всех этих его загадок, умалчиваний и непреодолимого желания скрыть собственные беды, как он привык делать на протяжении практически всей его жизни. Буквально с пяти лет. Люпин порой злился на Блэка за подобные вещи, но всё чаще молча отрешённо наблюдал, отчётливо понимая, как своим не-совсем-безразличием наносил больше вреда их отношениям, чем Блэк своими попытками его сломать.  Просто Сириус правда не понимал, а может быть боялся это признать, Люпин не хотел бы уточнять, как сильно заучка Ремми отличается от него и от Поттера, как много значили для него попадание в Хогвартс и двое мальчишек, решивших, что они хотят с ним дружить - гораздо больше, чем Сириус мог бы себе представить. Рем так и не решился рассказать Сириусу, что до Хогвартса, до улыбчивого Поттера и дерзкого Блэка, и даже сильно терявшегося на их фоне Питера, его лучшими друзьями были книги, впрочем как и друзьями классом пониже, и даже просто знакомыми. Как и не решился спросить у Бродяги хотя бы раз, хотя бы в шутку согласен ли он жить так, как Рем ему предлагал. Готов ли делать вид, что всё в порядке, когда на самом деле - нет. Он так и не спросил устраивает ли Сириуса, что он делит с ним светлое и доброе, которого с годами становится только меньше, старательно утаивая всё, что его мучило и гложило, но упрямо приходя переваривать всё это именно под его бок.
На самом деле Люпин хотел уберечь, только так и не понял что или кого: свой собственный привычный уклад жизни или Сириуса Блэка от своей внутренней надломленности, а может быть и вовсе все свои старые шрамы, да едва зажившие раны от Блэка.
Люпин поморщился, безошибочно определив, что Блэк снова курил - это его дурацкая привычка, перенятая у магглов, будь они не ладны, была всего-навсего очередным камнем преткновением, который, пожалуй, умудрялся выводить Ремуса из себя - ему с его чутким обонянием было физически больно от дыма. Но сейчас Блэк уже (или пока) не курил и Рем промолчал - это было вообще очень просто взять и промолчать, подставится под руку, осторожно прося ласки. Люпин догадывался, что наследника древнего рода, склонного к яркому проявлению агрессии, да и просто яркому во всём, не нравилось, что он всегда тих, спокоен и в меру затравлен (замучен, испуган, потерян - нужное подчеркнуть), а последнее время  так и вовсе старается любоваться родными чертами лица исключительно ночью, когда Сириус не видит - Муни надеялся, что Блэк не в курсе. По крайней мере именно острой нехваткой ответных эмоций с его стороны он объяснял участившиеся попытки вывести любой разговор на выяснение отношений, желательно погромче, с вытаскиванием палочек, если будет настроение и грандиозным уходом, хлопая дверью и швыряя напоследок в лицо пару неласковых эпитетов. Он понимал, чего от него ждут, но не мог порадовать Блэка - чтобы он не сказал в своё оправдание, всё звучало бы недостаточно убедительно, а всё о чём он молчит, лучше бы не озвучивать, иначе между ними всё закончится быстрее, чем могло бы - слишком много тайн, шрамов и скелетов в шкафу у Люпина. По крайней мере он так считал, поэтому глотал обиды, повторял “прости” и ждал, пока Блэк успокоится, дальше действуя по обстоятельствам. Он не позволял себе обижаться на Сириуса, признавая свою вину, но каждый раз ощущал, как на сердце появляется новый рубец, понимая, что место когда-нибудь закончится и он будет вынужден отдалиться, просто уйти пусть и не так эффектно, как мог бы, вступая в перепалку.
На самом деле Люпин очень боялся финала, который маячил давно уже не за горами, выглядел ещё более затравленным чем обычно и каждый раз, приходя в этот дом старался быть удобным для Сириуса, но как бы он не старался не провоцировать - он вносил следом за собой свои тайны и всё ломал. Вот и сейчас Бродяга произнёс своё “привет” сквозь зубы, приправив ноткой укоризны за то, что опять спросил может ли он остаться (Люпин в самом деле нуждался в подтверждении, что да, Блэк в самом деле не понимал почему), и Ремус отлично распознал небольшой булыжник, кинутый в его огород. И правда, Люпин то всё знал о Блэке, который рубаха-парень и весь нараспашку, а вот Сириус о нём - нет. Ремус закусил губу, жмурясь, что есть сил, в ответ на подтверждение, что ему здесь рады, всё ещё надеясь на ласку, а не на очередной разбор полётов, но в результате нервно дёргнулся, услышав вопрос. Удар поддых, нет, звонкая пощёчина - вот, что это было. Ремус отстранился от руки и разочарованно уставился на Сириуса, обмякшего в кресле. В его взгляде читался вопрос: за что? Но он его не озвучит, он примется судорожно соображать, что сказать, чтобы опять не было так мучительно больно, он ведь просто хотел тепла, хотел побыть рядом. Ремус едва слышно вздохнул и принялся, как обычно, оправдываться, ещё даже не услышав своего приговора - он и так его отлично знал.
- Сириус, я…- Люпин судорожно вздохнул, пытаясь справиться с собственным дрогнувшим голосом, и отстранился от Блэка, согнув вытянутые было ноги, упёрся в колени локтями и спрятал лицо, смотря в пол, нервно зарывшись пальцами в собственные волосы на затылке. Голос звучал глухо, а Люпин правда не знал, что Блэк надеялся услышать. Каждый раз он говорил одно и тоже, просто разными словами, а потом было мучительно больно от неосторожных слов Сириуса. Лучше бы он размазывал его по стене заклинаниями - Ремми много знал о физической боли, он умел терпеть. - Я очень устал, правда. Это был... тяжёлый день, ну, знаешь. Я сегодня в ночь в ордене был, а потом дела, суета - ничего интересного. И недавнее полнолуние, сам понимаешь. Люпин замер, не зная куда себя деть, куда бы спрятаться. На что он рассчитывал? Он говорил тихо, в самом деле прося, но стыдясь этого: - Пожалуйста, Сириус, давай не будем сегодня выяснять отношения. Я пришёл к тебе не за этим, я просто... просто хотел побыть рядом. Давай сегодня просто будем мы, как… как раньше? Пожалуйста?- Люпин давно не был так говорлив, он даже поднял лицо от пола и уставился с неприкрытой надеждой на Блэка, изучая его своим фирменным взглядом побитой собаки. Просить он ещё не пробовал, может быть это сработает? Может быть его отогреют, а не добьют? Люпин замер - он был так виноват, и слишком о многом просил. Но ведь Блэк громче всех говорил, что Ремус достоин чудес, так может быть пусть реализует хотя бы одно?

[nick]Remus Lupin[/nick][status]wolf among us[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2EtkZ.png[/icon][pafld4]Оборотень, отчаянно пытающийся сохранить человеческий образ, и не отчаяться предавшись тоске по минувшим дням, полным беззаботного, незаслуженного им счастья, и друзьям, покинувшим его в день, когда Тёмный лорд пал.
Любитель шоколада, гуру expecto patronum, мастер по укрощению <b>Сириуса Блэка</b>.[/pafld4]

Отредактировано Pietro Maximoff (2018-04-12 01:16:44)

1994, площадь Гриммо, 12

Ремус едва слышно вздохнул, стараясь держать себя в руках и не измениться в лице, выдав себя с головой и тем самым признавшись, что в глубине души (так глубоко, что найти эту совершенно не здравую мысль без столь эффективного катализатора, коим был немного обезумевший Блэк, было бы просто невозможно) ожидал услышать от Блэка, что он ему нужен. Не то чтобы для этого были обоснованные причины - это в принципе было невозможно, учитывая всё, что они наворотили, когда были молоды, и чем это всё закончилось. И уж тем более всё, что они уже успели произнести вовсе не способствовало возрождению из пепелища чувств былой нежности, привязанности и прочего сопутствующего - их разговор всё больше был похож на попытку уничтожить собеседника, разможить его голову булыжником с надписью "правда" и поглумиться над трупом. Но тем не менее даже спустя столько лет одиночества, которое Рем предпочёл обществу, боясь последнему навредить больше, чем самому себе, он по сути был всё тем же мальчиком с затравленным взглядом ореховых глаз и бледной кожей, покрытой шрамами, который отчаянно нуждался в друзьях и чувстве важности хотя бы для кого-нибудь, чью жизнь он не усложнил своим существованием. В общем-то он давно вырос, да и из жизни Блэка умудрился сделать нечто чересчур запутанное, да и не выглядел уже как мальчик-луна, скорее уж как человек-отшельник без определённого места жительства, но ещё пытающийся выглядеть прилично, но.. всё равно нуждался в ласке и тепле, может быть даже больше, чем в двадцать лет, просто теперь он не выставлял этого напоказ. И именно поэтому услышать от Сириуса, что ему уже ничего от него не надо было неприятно. Не больно только потому, что он чего-то такого ожидал всегда, ждал, когда же ему укажут на дверь и скажут, что он больше не нужен. Он всегда был к этому готов, сейчас тем более. У него было двенадцать лет для того, чтобы сотни тысяч раз проиграть в голове их разговор, который бы видимо поставил точку в их подвешенных отношениях, которого на самом-то деле не могло случиться, потому что из Азкабана обычно не выходят на свободу - Люпину до сих пор было дико, что Блэку удалось. И ни разу прокручиваемый им диалог не был таким жёстким, таким странным и таким... честным, каким получался на самом деле, но суть он всё равно предугадал верно - только от этого легче не становилось. Ремус дрогнул и закусил губу, заставив себя тем самым молчать и дальше, не начиная перекрёстный огонь обвинениями - он уже итак наговорил достаточно того, чего бы не стоило произносить. В конце концов Блэк был в своём праве - Ремус скрывал всё, что хоть как-то получалось спрятать в свою личную шкатулку пандоры и не планировал её даже приоткрывать для Сириуса. И тот и впрямь имел полное право не понимать, что от него ожидать. Тем более после того, как Рем вдруг вдруг без предупреждения перестал терпеть нападки в свою сторону и, всё также толком не объяснив зачем и почему, ушёл, вычеркнув себя с роли кого-то гораздо больше чем друг собственноручно, не забыв оставить себе форточку в виде, мягко говоря, немного запутанной дружбы и, надеясь когда-нибудь (когда станет легче/проще/понятнее/невыносимо без Сириуса), залезть в неё, как вор, вернув тем самым всё как было, по крайней мере попытаться это сделать. Он сам виноват в том, что Блэк, обиженный им, задетый за живое, сделал свои выводы. Хотя, конечно, простить ему саму мысль, что он мог предать мародёров, а главное его лично, таким образом, даже не смотря на всё, что он недоговаривал и скрывал, у Люпина не получалось - это было со стороны Бродяги подло, низко и совершенно несправедливо таким образом объяснять себе  поступки Муни. Но всё, что теперь Люпин мог с этим сделать, не имея возможности что-либо исправить - научиться с этим жить.
Рем, отвлёкшийся было на собственную обиду, ощутимо вздрогнул от удара по столу и инстинктивно вжался в спинку стула, уставившись на старого друга, ставшего для него человеком, действия которого он совершенно точно не мог предугадать. Блэк пугал. Все знали, что в Азкабане сложно не сойти с ума, каждый школьник знал, что люди там сходят с ума, люди на том острове умирают - никто не может сосуществовать рядом с дементорами так долго. А Блэк, Блэк - он особенный, необыкновенный - он смог и, кажется, в процессе всё-таки немного тронулся рассудком. Люпину было совершенно без разницы, как Сириус выглядел, насколько неопрятно и как сильно он постарел или изменился - Ремус смотрел ему в глаза и видел всё ту же бездонную синеву. Вот только она то и дело перекрывалась чем-то новым, непривычным, пугающим. Рем сжал губы в тонкую линию, неестественно выпрямился и не стал отводить взгляд, хотя хотел, потому что снова почувствовал укол вины - в этом ведь тоже он виноват. Наверное, он только поэтому не встал и вышел, игнорируя чужой приказной тон - как минимум один разговор по душам он точно Блэку задолжал, почему бы не начать отдавать долги сегодня, раз уж случилось чудо и у него всё-таки есть возможность замолить пару своих грешков перед человеком, который был ему так дорог. Человеком, которого было проще похоронить, чем знать, что он жив, но не рядом.
- Давай сделаем друг другу одолжение и не будем рассуждать вслух о том, чего не понимаем - этим мы ничего не добьёмся,- Люпин мог бы выплюнуть в лицо Блэку всё, что копилось в нём годами. Вылить на него ведро своих переживаний, боли, рассказать кошмары, которые видел он, описать как с годами небытие становилось всё больше похоже на ад, он бы мог даже повысить голос, переживая всё это заново, вырывая всё из себя вместе с мясом и протягивая всё это своё неприглядное, отвратительное, то, что стоило бы скрывать, Блэку на серебряном блюде, но не стал. Он старался сохранять рассудок, хоть кто-то же должен в этой комнате быть в согласии с собственным умом, хоть кто-то же должен пожертвовать своими переживаниями и уводить от слишком опасных тем. Когда-то у Люпина отлично получалось быть осторожным в словах, поступках и чувствах, которые стоит показывать, он, конечно, за годы одиночества подрастерял навык, но был готов вспомнить, лишь бы они тут не вцепились друг другу в глотки и не устроили кровопролитие - трофеи, как выразился Сириус, обоих были слишком животрепещущими, чтобы кто-нибудь мог выиграть состязание, не убив второго натурально или хотя бы раздавив морально - оба варианта Ремуса не устраивали. Первые приступы боли, когда-то ставшей фантомной, а теперь бывшей вполне себе реальной, отступили и Рем хотел было, как раньше, вильнуть в сторону и вернуться к годами проверенной тактике не-совсем-безразличия и молчания, сведя тем самым потери с обеих сторон к минимуму, но не успел - Блэк был быстрее.
- Сириус, ты не был слеп, просто… не понимал меня,- голос дрогнул и после всего, что он успел выплюнуть Блэку, поддавшись сиюминутному гневу, звучал растерянно и даже мягко, Рем невыразительно покачал головой, привычно зарываясь рукой в волосы на затылке и сводя брови к переносице. У него всё не получалось сделать глубокий вдох - всё, что было сказано Блэком дальше было слишком похоже на правду и в тоже время звучало так плохо, что в пору совершенно по-маггловски свести счёты с жизнью, удавившись. И даже заметно обезумев, Блэк его всё ещё не понимал - Люпин отвёл взгляд в сторону и подался в путанные, сбивчивые объяснения, которые навряд ли повлияют на мнение Блэка. Вообще мало что могло повлиять на мнение Сириуса - Рем отлично это знал и не сомневался, что даже Азкабану было бы не под силу это изменить. - Сириус, остановись, прекрати. Ты правда не понимаешь! Не было повода - вот в чём проблема. Ты иногда бывал тем ещё засранцем, но когда ты переставал вести себя как надменная скотина, я был счастлив рядом с тобой, да, у нас были проблемы, но… всё больше из-за меня, ты просто чувствовал то, что чувствовал. И я в самом деле не мог понять за что ты так со мной, с Джимом, с Лили, с Гарри, за что ты мог убить Питера, который казался таким безобидным. Я приходил на могилы Поттеров и размышлял, с трудом сдерживая порывы разрыдаться и лечь рядом. Я не понимал, почему ты их предал. Я… я смог придумать за что ты поступил так со мной, почему тогда не попытался что-то исправить, зачем превратил мою жизнь в натуральный ад - я просто сам был виноват. Это было просто. Но… Джим. Я чуть не сошёл с ума, пытаясь понять, чем ты руководствовался, я едва не забыл о полнолунии, Сириус. Я был как не в себе. И… я похоронил тебя, Сириус. Похоронил, слышишь меня? Мысленно. Навсегда. Потому что так было проще - мысль, что ты жив, ощущение, что так не может быть, что ты не мог, что мой Сириус на такое не был способен, навязчивая мысль, что я должен бороться, а я этого не делаю, потому что все факты были против тебя - это убивало меня. И я похоронил тебя. И всё, что у меня было, всё что осталось хорошего в памяти про нас, тоже похоронил рядом с тобой. Это было больно. А ты жив и даже в одной комнате со мной, а я даже не сошёл с ума. Ты здесь и строишь свои теории, о том как сильно я тебя ненавидел, что хотел бы твоей смерти. А я тебя похоронил, Сириус, чтобы смочь доживать дальше, потому что так было проще, понимаешь? И я не знаю, что мне с этим делать - мертвецы не должны восставать из могил и мучать, рассуждая о том, чего не понимают, - Рему, в отличие от Блэка, не смеялось. Потому что это было не смешно. Это была катастрофа - похоронить Сириуса и всё, что у них и между ними происходило, было гораздо проще, чем признаться в содеянном.
Рем наклонился к столу, неестественно для себя сгорбившись, смотрясь из-за этого ещё более затравленным, чем обычно. Порывисто опустил руки, крепко сцепленные в замок и заметно дрожащие, под стол, зажав между коленей, откровенно разглядывая Блэка и надеясь увидеть во вроде бы знакомых чертах лица хотя бы тень понимания того, что он пытался ему объяснить. Люпин никогда ещё не признавался в чём-то столь личном, болезненном, разрушающем - сегодня впервые и как обычно в том, что с ним что-то происходило в самый первый раз был виновен именно Сириус. Ничего нового.
Лунатик выжидал, предполагая очередную вспышку гнева, как самую очевидную эмоцию, которую он вызывал у Блэка.

1981, дом Альфреда Блэка

Ремус отлично знал, что когда он весь сжимается, как будто вот-вот Сириус его ударит, чего, конечно же, не случалось в их жизни, и начинал оправдываться, пусть и старательно обходя все неудобные детали, но всё же откровенно не договаривая, он буквально провоцировал очередную ссору. Но по-другому он не умел. В вопросе Сириуса, будь Рем совершенно обычным и не имей за душой с десяток постыдных и не очень тайн, не было ничего криминального и любой другой волшебник запросто бы на него ответил без всего этого излишнего драматизма, даже не задумываясь над формулировками. Но Люпин был собой, а Сириус отлично об этом знал и всё равно продолжал спрашивать. Может быть не специально - Рем не уточнял, он просто каждый раз ощущал, как оба напрягаются в ожидании того и во все глаза смотрел на Блэка, от которого зависело, что произойдёт дальше. Сегодня не было исключением из правил - разница была только в том, что раньше он не просил вслух, всё больше молча надеялся на помилование, может быть ошибка была именно в этом?
Сириус был великодушен, пропустив мимо ушей все недосказанности - Рем неуверенно улыбнулся в ответ, не спеша расслабляться, но уже всем своим существом подаваясь вперёд, ближе к тёплому привычному боку. Блэк не всегда был последователен - Люпину на самом деле нравилась эта его черта во всех сферах жизни, кроме вот таких вот спорных ситуаций. Сложно быть аккуратным и избегать конфликта, когда собеседника невозможно предугадать, зато с ним никогда не было скучно.
Чересчур мягкий голос напрягал и подкупал одновременно - больше всего на свете в этот вечер Ремми хотел бы, чтобы с ним обошлись мягко. Лунатик отлично знал, что Сириус может быть ласковым. Блэк вообще умел быть разным с Люпином, не стесняясь менять гнев на милость или прятать свои многочисленные шипы, о которые Люпин так любил весь исцарапаться, упрямо продолжая пытаться обнять импровизированный кактус и сгладить углы. И Рем принимал все его особенности и по-своему ценил их - Сириус подходил к любому делу с широким спектром эмоций, как разрушая всё, до чего может дотянуться в приступе гнева, так и оберегая или согревая. Люпин просто взял за правило, что если он хочет сохранить то, что уже имел - просто не стоит провоцировать без лишней нужды. Если Сириус не пытается совершить какую-то глупость, опасную для него и окружающих, то не стоит набрасываться и отчитывать - никому это не нужно, как и все его переживания, связанные с “пушистой проблемой”, его излишняя опека и где-то даже ответственность. Очень просто на самом деле, главное не отклоняться от заданного курса, не смотря ни на что - вот, что было сложно.
Рем бережно спрятал свои неоправдавшиеся страхи поглубже, чтобы не мешали тихо радоваться неожиданному помилованию, аккуратно и не спеша выходя из образа жертвы - черты лица, как и взгляд, стали мягче, теплее, и сам он распрямился, внутренне воодушевившись при виде бесконечно тёплой улыбки, по которой успел соскучиться, послушно потянулся обратно к Блэку всем своим существом, мягко облокотившись о него, вставая. Он часто садился на ковёр возле Блэка, оказываясь тем самым рядом с ним и оставляя себе при этом простор для всех своих сомнительных манёвров. В этом, наверное, был какой-то смысл, но Ремусу не хотелось думать об этом сейчас, тем более не хотелось заранее продумывать план побега - Сириус пошёл ему навстречу и было бы нечестно снова пытаться всё испортить своей неискренностью, в конце концов он сам просил как раньше.
- Просто признай уже, что влюбился не в мои прекрасные глаза, а в моё легендарное занудство и теперь у тебя ломка,- закатить вышеупомянутые глаза, подтрунивая над Сириусом, и улыбнуться не кротко, а лукаво, оказалось проще, чем Люпин себе это представлял. Он иногда так уставал, что даже забывал, как его расслабляет исключительный Блэковский талант влиять на его настроение, сбивая с правильной эмоции на ту, что он сам распространяет - это, конечно, не стирало все их обиды, да и страх, сидящий в подкорке мозга никуда не исчезал, просто сиюминутно ему становилось как-то иначе. Сейчас было хорошо, легко и удивительно просто - ему очень не хватало этой простоты последние несколько недель. - И я не закрывал глаза, я просто смотрел в другую сторону - всяко интереснее, чем любоваться вашими с Поттером лицами, с этим непередаваемым выражением “мы придумали таку-у-у-ю шалость!”,- Рем попытался нахмуриться, грозно сложив руки на груди, но быстро сдался - жалко было даже понарошку променять чувство покоя и своей уместности в жизни Сириуса на какую-то глупую показательную обидку. Тем более, что он и в самом деле старательно закрывал глаза на все выдумки друзей, не забывая ещё и прикрывать их от гнева МакГонагалл - все об этом догадывались, но Люпин, староста курса, не был ни разу пойман на содействии известным нарушителям спокойствия и активно отпирался по сей день. Но это, по крайней мере, было их общей тайной, которая ничего не ломала.
На самом деле все эти бесконечные эмоциональные качели выматывали, но Рем уже даже привык скакать от отчаяния к плохо контролируемой нежности - он в самом деле ловил любой жест, любое проявление любви, запоминал и бережно складывал в памяти, чтобы в следующий раз, когда будет сложно - вспомнить и найти силы идти дальше, с кем-то воевать, что-то узнавать для ордена, как бы страшно не было, или просто отнести злосчастную посылку на другой конец города, не рискуя аппарировать. Вот и сейчас, не без сомнений отпустив свою тревогу, Рем, уже вполне отошедший от захлестнувшего его было с головой отчаяния, осторожно рухнул Сириусу в объятия, тут же привычно устраиваясь на чужих коленях и складывая длинные ноги на подлокотник, тесно прижимаясь к Блэку, жадно запоминая тепло близкого человека. Конечно же, он распознал упрёк, неприятно уколовший, но не собирался так быстро сдаваться - он был готов бороться за приятный вечер, пусть и ценой мелких уступок вроде этой, где он вместо того, чтобы снова упасть в глухую оборону, сперва уткнулся носом в шею, а затем, недовольно фырча, несильно, но крайне мстительно, прикусил Бродягу за ухо. - Я гораздо крепче, чем тебе нравится считать, Блэк. В конце концов, я пережил все ваши с Джимом проделки и даже не поседел - имей совесть,- Рем запечатлел невесомый поцелуй на месте, только что пострадавшем от его же зубов и замер, уложив голову на плечо Блэка и снова зажмурившись, только в этот раз уже от удовольствия, а не в ожидании ментальной пощёчины, укора или обвинений. Он бы, в общем-то, мог оскорбиться или попросить не говорить про работу, тем самым выйдя на новый виток споров и обвинений со стороны Сириуса. Ещё он мог бы разобидеться из-за того, что Блэк пытается откорректировать его нагрузку, как бы подтверждая мысль, что он менее полезен, чем все вокруг из-за того, что раз в месяц ему катастрофически плохо и это если не вдаваться в подробности, конечно. В самом деле мог бы, но вместо этого он просто принял беспокойство о себе с благодарностью - потому что ему нравилось думать, что это было именно оно, пусть и высказанное в стиле Сириуса, привычно зарываясь пальцами в Блэковскую шевелюру и размышляя, почему всё вечно так сложно. Почему у них не получается всегда так запросто избежать конфликта, его бессмысленного самопожертвования и лишних нервов со стороны Сириуса - это всё было примерно так же непредсказуемо, как и погода. Наверное, именно поэтому он и приползал каждый раз на порог дома Блэка, рискуя окончательно эмоционально измотаться, не имея толком возможности восстановиться, забившись в свой излюбленный тёмный угол - его бы оттуда обязательно выкорчевали и попытались бы вывести на честный разговор. Ведь могло же быть и по-другому, могло быть вот так.  - Мне тебя так не хватало,- Ремми не был уверен, что будет понят правильно, но надеялся, что в штыки его не воспримут - ему очень хотелось, чтобы Сириус об этом знал, не догадывался, а именно знал об этом. А ещё его немного взволновала ностальгия Бродяги по приключениям с Сохатым - об этом он бы тоже был не прочь знать: - И вы же правда ничего не задумали с Джимом безумного и безнадёжного? Я могу спать спокойно?- Муни приоткрыл один глаз, изучающе рассматривая собеседника, если Блэк начнёт лукавить - он обязательно заметит.

[nick]Remus Lupin[/nick][status]wolf among us[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2EtkZ.png[/icon][pafld4]Оборотень, отчаянно пытающийся сохранить человеческий образ, и не отчаяться предавшись тоске по минувшим дням, полным беззаботного, незаслуженного им счастья, и друзьям, покинувшим его в день, когда Тёмный лорд пал.
Любитель шоколада, гуру expecto patronum, мастер по укрощению <b>Сириуса Блэка</b>.[/pafld4]