По крайней мере, это не Бронкс.
Нет, не так: по крайней мере, это не просто не Бронкс, а даже не Лонгвуд Авенью.

Не то чтобы им приходилось выступать в лютых притонах самого криминального района Нью-Йорка, но если Саймон еще мог пережит инфицированную иглу в шею (хотя доподлинно о распространении заразы он не знал, мама-вампир и папа-вампир о гепатите и СПИДе ничего сказать ему так и не успели) или перо в бок, то по поводу его друзей он уверен не был. Эрик его беспокойства не разделял, улыбался широко и насмшливо, мол мы тут за гранжем, бро, за настоящим, мать его, духом гранжа. Льюс скептично хмыкал, но ничего конкретного никогда не отвечал. У Эрика вообще была совершенно нездоровая тяга если не к хипстерским кафе, где ты непременно можешь отыскать соевый латте с жасминовым молоком, то хотя бы к местам с совершенно разношерстной публикой: от сорокалетних забулдыг до шестнадцатилеток, пытающих сойти за совершеннолетних.
Строго говоря, остальным было не слишком критично, где выступать – все они хотели если не просто классно провести время, то хотя прославиться хотя бы на какую-то половину города. Саймон каждый раз пытался предложить записывать каверы на ютубе, на этом и подняться, но каждый раз разговоры тем они и ограничивались.
В конечном счёте, им следовало заняться этим много раньше, до того, как они впервые вышли выступать вживую. Даже он не мог ничего противопоставить той легкой эйфории, когда ты сходишь со сцены и ловишь на себе заинтересованные взгляды, а кто-нибудь да пытается угостить тебя пивом или чем покрепче.
В конце концов, их «Локомотив ненависти» (сейчас они назывались именно так, но, Саймон знал, это совершенно ненадолго) был немного известен в определенных кругах, а потому чем-то напоминал птичку из притчи: ту самую, которая упрямо билась клювом об алмазную гору. Глядишь, они тоже выстрелят. Когда-нибудь.

Пока Саймон настраивал собственную гитару, он бегло оглядывает, что происходит перед сценой.
Народу, конечно, совершенно точно – не густо. Вечер среды, конечно, это вам не какая-нибудь пятница, когда бары, рестораны и клубы компенсируют пустующие залы и пылящиеся без дела бокалы. С другой стороны, был хоть кто-то, не одному бармену Кирк будет орать жизнеутверждающие тексты если не про социальную справедливость, то хотя бы просто о разбитом сердце. Он задумчиво проверяет «ми» (ему все время кажется, будто он её перетягивает), рассеянно цепляясь взглядом за то, что раньше он мог бы и не заметить.
Вот у одного из сидящих за столиком он замечает клыки, торчащие из-под верхней губы. Он замирает, точно олень, заметивший отблески фар в опасной близости от себя. Мысленно он отсчитывал секунды до столкновения.
Незнакомец щурится на него почти насмешливо, и Саймону отчаянно хочется верить, что это засланный казачок из отеля Дюморт, потому что меньше всего ему хотелось бы сейчас драться или спасать несчастную девицу от вампирских чар. Он поспешно отводит взгляд. Если бы его сердце ещё билось, оно наверняка бы рисковало пробить грудную клетку к такой-то матери. Нет, он давно не вёл никаких бесед с Рафаэлем, тем более – никому не хотелось пачкать руки о Светоча с Каиновой меткой на лбу – это сущее самоубийство. И кому, как не Сантьяго и его людям, знать об этом.
С другой стороны, им совершенно необязательно было трогать самого Саймона, а после стычки в Идрисе у него точно не набрался бы фанклуб из «собратьев».
От этой мысли ему было немного не по себе. Ведь, в действительности, если он и думал о том, что может пострадать кто-то из его смертных друзей, он всё ещё не привык вписывать в круг роковых случайностей сверхъестественное.
Надо будет подарить парням пульверизаторы со святой водой.
Так будет надежнее.

Никогда раньше Саймон не задумывался о том, как быстро расходятся слухи среди обитателей Нижнего мира.
И никогда раньше не замечал, сколько их в действительности спокойно разгуливает среди обычных людей. Хорошо, допустим, тот красавчик за дальним столиком, как и многие представители его вида, может выйти на улицу только при свете дня. А оборотни? Раньше Саймону и в голову не пришло бы, что (неформальный) отчим Клэри мог перекидываться в огромную зверюгу каждое полнолуние и по собственному желанию. Невооруженным взглядом «детей Луны» нельзя отличит от прочих примитивных (слово это царапалось о язык даже мысленно, вслух он его, пожалуй, никогда не произнесёт, нет уж), только если ты не любишь носить серебряные кольца и не питаешь нездоровую тягу к рукопожатиям.
Колдунов, как уже успел понять Льюис, часто было отличить легче легкого: если у них не было цветной (в прямом смысле, без каких-либо расистских подтекстов) кожи, то обязательно были рога или совершенно необычные глаза, как у Магнуса Бейна. Наверное, число этих внешних особенностей было намного-намного шире, просто Саймон пока знал и видел слишком мало.
Что до благого народца… юноше совершенно точно не хотелось о них думать. Последнее его путешествие с Клэри и другими Сумеречными Охотниками кончилось из рук вон плохо, так что, пожалуй, меньше всего Льюису хотелось бы видеть на своём выступлении кого-нибудь из фейри. После знакомства с их Королевой, он готов был поклясться, что мог наблюдать даже на лице официантки в «Таки» какое-то почти глумливое выражение, когда она принимала его заказ.
Наверное, можно было считать именно это проявлением расизма. С другой стороны, не то чтобы это было большим новшеством – акт,  ха-ха, ксенофобии среди нежити.
В любом случае, от размышлений о собратьях по пищевой цепи его отвлек Эрик: он похлопал его по плечу и кивнул, мол, давай, оживай, сейчас рванём. Саймон без лишних слов кивнул в ответ с самым серьезным видом.Рванём так рванём, куда денемся-то.

Всё началось, как оно бывает обычно: его гитарное соло, чтобы привлечь внимание.

Стоит признать, с игрой у него дела обстояли будто бы несколько лучше сейчас, будто вместе с исконно «вампирской привлекательностью» он смог дотянуться до какого-то внутреннего ресурса из талантов. С другой стороны, дело было скорее всего в том, что к боли он стал менее чувствителен, а потом работал пальцами намного-намного ловчее. Не говоря уже о том, что слух у него определенно стал острее и тоньше. По крайней мере, теперь он мог отчетливо избегать фальши, чувствовать её, когда Эрик делал первые удары по тарелкам, а Мэтт совершенно не в такт бил по джембе. Кирк подхватил микрофон на манер Джаггера. На этот раз у него даже получилось его не выронить, как это часто бывало на прочих их репетициях. 
Саймон тихонько усмехнулся. И полностью погрузился в свою музыку, стараясь – если это возможно – вплести немного конкретной мелодии в их выступление.
Ему нравился сам процесс, когда не остаётся больше ничего: только ты, струны под руками и десятки глаз, обращённые на тебя, когда ты уже попросту перестаёшь их замечать, перестаёшь чувствовать на себя чужие (не всегда дружелюбные) взгляды. Когда тебе не важно – улюлюкают ли тебе, или пытаются угадать слова текста, невпопад подпевая Кирку, остается какое-то удивительное спокойствие на грани с восторженным вдохновением, будто ты можешь вздохнуть полной грудью, а легкие раскроются, как это могло быть несколько месяцев назад.
Саймону даже почти казалось, что не Эрик стучит по барабанам. Не ритм джембе отдается пульсацией в висках, а его сердце запускается снова. Краткое мгновение самообмана прерывается его собственной финальной партией под завывание их достопочтенного вокалиста:
- Спасибо, «Бонго», вы чудесная публика! – надрывался Кирк, красный и мокрый от пота. Саймон снова обратился глазами к залу. Клыкастый зритель будто исчез, а их провожали жиденькими аплодисментами. Впрочем, единственное, от чего не отказался бы сейчас Саймон – это зачехлить гитару и хлебнуть горячего шоколада с кровью. Жаль, что никак нельзя позвать с собой Клэри – одному в «Таки» ему было решительно неуютно. Можно было, конечно, дозвониться до Майи или Изабель… впрочем, нет. Не сегодня. Точно.
Пока Эрик уносил свои барабаны, а Мэтт, спускаясь со сцены  и приобнимая Кирка за плечи, что-то яростно доказывал, он уже застегивал замок на чехле. Оставлять гитару в любом незнакомом месте – мовитон, но в этом злачном заведеньице не были предусмотрены гримерки: только фанерка сцены, за которой мог валяться разнообразный реквизит, забытые медиаторы (один Саймон положил себе в карман кожанки (конечно, тайком)), всякий сценический хлам и клубки проводов. Тут даже были большие нерабочие колонки, которые можно использовать вместо пуфиков.
- Что, парни, по виски? Охуенно отыграли! – хмыкнул Эрик, запуская пятерню в мокрую челку. Тут же он расплылся  в широкой улыбке. – Лэсли, мне кажется, потекла, пока я наяривал на установке. А она всё не верила, что мы выступаем не только в  «Альто».
Саймон хмыкнул, но воздержался от комментариев, а Мэтт не выдержал:
- Ты что ли расстаться с ней вздумал? Где эти «красотка», «куколка» и «женщина моей жизни»? -  в голосе его явственно слышалась насмешка. С другой стороны, он тоже прекрасно знал о ветрено, но удивительно искреннем характере друга: пусть даже он влюблялся по три раза в месяц (и не в одну барышню), это всегда было совершенной правдой, за которой изначально не стояло желания развести девушку на приятное времяпрепровождение.
Эрик пробурчал что-то не слишком членораздельное, но будто бы даже уязвленное.
- Окей, парни, я подожду вас в зале. Закажу выпить, поищу наркоты и цыпочек, - совершенно буднично рапортирует Саймон, хотя, конечно, из всего своего многообещающего списка он точно доберется лишь до первого пункта. Оставалось надеяться, ему продадут виски без документов. Ведь теперь-то он точно выглядит старше шестнадцати, даже чуть старше своего возраста.
На ходу он  поправляет лямку, чтобы его шестиструнная малышка не вздумала сбежать от него слишком рано. Никто не цеплялся за его привычку таскать инструмент с собой, тем более – им в спину уже дышал другой коллектив, легко было что-то по случайности «перепутать».  Как Эрик обычно справлялся со своими барабанами он не имел ни малейшего понятия. В сущности, то, что он пока не потерял даже парочку тарелок – уже чудо гос... не важно.
Размышлять о каких-то совершенно досужих мелочах? Не сегодня. И даром, что от алкоголя ему вряд ли будет горячо или холодно. Не то чтобы ему приходилось пить что-то серьезнее пива или вина с тех пор, как он перестал быть человеком. Самое время провести эксперимент.