король может требовать повиновение, отец — послушание, но запомни, кто бы ни был государем, владыкой,
ты один в ответе за свою душу...
Люди говорят, что Таргариены не несут ответа ни перед богами, не перед людьми.
Им позволено Всё. Или куда больше, чем всем остальным.
Они могут взять в жены сестру или племянницу, отобрать земли лорда и передать их своему фавориту, вмешаться в чужую войну или начать собственную. Таргариены проливали кровь друг друга, они даже смогли погубить тех, чьими наездниками являлись. В своей неистовой и яростной пляске Таргариены могут погубить все и ни перед чем не остановятся, пока смерть не настигнет их в этом странном изломанном полете.
И люди смотрят на то, как высоко в небесах драконы творят свои танцы, да приговаривают тихим шепотом: им позволено все.
Но... разве это так?
Рейгар помнил, как запирался среди пыльных книг, погруженный в чтение, чтобы найти сотни примеров того, чем оборачивались драконьи поступки. Рейгар знал на собственной коже чужие взгляды и слова, толпу, что не любила драконьи ошибки и запоминала каждую из них. Он помнил первые наставления Короля и Королевы. Он должен был знать как и с кем говорить, какие решения не принимать, каких поступков избегать, чего опасаться и как надобно вести себя на людях. И пускай молодому Джону Коннингтону простительно говорить с набитым ртом, смеяться и каркать на тех, кто не мил просто потому, что его слово сейчас - что листок на ветру, слишком уж малое имеет значение, то разве тоже мог позволить себе Принц Драконьего Камня, наследник Железного Престола? Его речь с малых лет была правильной, он без ошибок помнил все Дома Семи Королевств, включая исчезнувшие, знал их девизы и знаки отличия, а спустя время придворные заговорили о том, что за чтобы не брался молодой Дракон, у него это все получалось.
Наверное то была не великая заслуга, в конце концов он и впрямь был умен и любознателен от природы, умел усердно и кропотливо учиться, запоминал все куда быстрее прочих, но... С каждым прожитым годом Рейгар чувствовал как его окутывают цепи с ног до головы. Они сковывают грудную клетку и не дают вздохнуть, они лишают даже той малой свободы коей обладал. И не вырваться, не сбежать, принять свою участь и считать ее величайшим благом.
Но благо ли это?
Слова Джона в голове засели раскаленными иглами, он кривой усмешкой их встречал, бледными до синевы скулами, онемевшими пальцами, которые из сил последних не сжимал в кулаки.
Он знал что говорят люди.
Люди всегда будут говорить. У них нет тем интереснее, чем Таргариены на Железном Престоле. И это тоже когда-то сказал ему отец. И, конечно же, они имеют право строить свои предположения, осуждать и судить о поступках, в которых ничего не понимают.
Но чтобы они сделали сами? Хоть кто-нибудь из них думал хоть бы и на шаг вперед?
Рейгар хмурится, едва прикасается к элю и медленно обводит взглядом невыразительным старую таверну.
Сказать Королю, чтобы не трогал свою собственную супругу? Пригрозить Королю, быть может? Или сталь меча наставить против собственного отца? Как видит каждый из них его решение? Неужели они думают, что Рейгар проходит прикрыв глаза и заставляя себя поверить что ничего не слышит, не видит да не знает? Только Железный Престол учит, что не всегда стоит доставать мечи при малой ссоре, что не стоит выносить сор из родных стен и уж точно не стоит обсуждать это с теми, в ком нет крови драконьей.
Рейгар разум чужой, рассыпающийся, держал своими словами и нравом спокойным, гнев отца тушил своим холодом и вечерами, когда закрывались двери, он подолгу говорил с Эйрисом, отвлекал от тем его рассудок гложущих, усыплял вином и охраной, чтобы ничто и никто сон Короля не беспокоило, чтобы не возникало в нем желаний супругу навестить лишний раз. Принц делал что мог, но много ли? Для него отец был в первую очередь Королем, и подходя к нему, он кланялся как и все прочие, лишь при близком кругу позволяя обращение не столь официальное.
Но слова чужие костью в горле вставали.
И принц смотрит на рыжего Коннингтона и думает о том, что двух менее сходных людей найти трудно. Пускай у обоих история Домов длинная, богатство и власть за спиной, да только не сделало это их сходными. И Таргариен пытается представить как рос юный Гриф в родных стенах, как его воспитывал отец и какой была его мать, чему первым делом считали нужным обучить своего наследника?
С горькой улыбкой кронпринц думает о том, что весь мир не следит за поступками Грифа, что посмей он сбежать, за ним не отправят армию, а ошибки наследника Грифоньего Гнезда будут лишь его ошибками, а не темой для сплетен на ближайшие месяцы у всей Королевской Гавани.
Только принц умеет себя сдерживать, все свои мысли и слова в ответ колкие, он прячет за тенью улыбки, за взглядом слишком пронзительным, едва ли человеческим. Ставит локоть на стол и упирается кулаком в подбородок. Взгляд не отводит и не скрывает, чужой встречает прямым, по-звериному не мигающим и долгим. Если бы его так просто было вывести из себя, то о нем бы уж знала молва как о будущем наследнике дел Эйриона Таргариена, чья жестокость и несдержанность превращали красивого дракона в уродливое бессердечное чудовище. Что скрывать? Порой Рейгар думал о том, что смог бы стать и таким, если бы боги дали ему хоть каплю меньше рассудка.
- Ты знаешь что это я приказал как можно реже ставить нас в пару на тренировочном поле? - Рейгар улыбается холодно, едва заметно, излом горький губ в полумраке чадящих факелов делает лицо слишком резким, куда старше, чем есть на самом деле. И он давно знает, что чем тише говорить, тем внимательнее к словам твоим будут прислушиваться. - Ты поддаешься. - Он плечами передергивает и на мгновение в глазах загорается веселая насмешка, чтобы тут же померкнуть под ресницами светлыми, скрыться в тенях индиговых. - Остальные давно перестали, а ты - нет, будто бы я из соломы и пуха. Знаешь что сказал бы отец, если бы я проиграл? "Сам виноват".- Таргариен не злится на правду, хоть и режет глаза она сталью валирийской, шипит на коже раскаленным металлом и дымом удушливым бьется в груди. - Ему нет дела до моих синяков и сломанных костей, все это знают, но если я их получу, то разве в том будет чужая вина?
Он всегда принимал ответственность и от нее не бежал.
Мастер над оружием один на один направлял сталь на юного принца, да бил не жалея, вновь и вновь заставляя гордого мальчишку падать на колени. Рейгар делал всё наравне с остальными и что с того? Лишь один юный Гриф, с первого появления здесь, относился к принцу как к кукле, чье место сидеть на красивом троне и улыбаться бездумно. Поначалу Таргариен злился, свой гнев в удары жестокие направлял, чужую настоящую реакцию вызвать пытался, а потом перестал. Больше собственной неволи, пожалуй, он ненавидел чужую и если уж нет своего ума у юного Грифа, то и чужой ему не пригодится.
Он бы рассмеялся сейчас, да внимание привлекать не желает. Только чуть голову склоняет, отвлекаясь от Коннингтона, слушает золотых плащей, о своей настоящей цели не забывает за беседой праздной.
Только Коннингтон из себя выводит. Голос его эхом в ушах отдается, а юный дракон белеет будто из чардрева высечен профиль его, будто кости мертвые обнажились, иссушив да разорвав кожу молочную.
Он все-таки сжимает кулаки. На мгновение, не долее, да так что на ладонях следы кровавые остаются. Лишь тень улыбки все еще на губах бродит, лицо живое в холодную статую превращая. В глазах индиговых пламя черное и дым ядовитый, такой, как над истлевшей Валирией уже веками кружит и никак не иссякнет.
- Твои слова - оскорбление. Но отвечать за них ты будешь не перед моим отцом, а передо мной. И заклеймишь себя трусом, если побоишься сражаться как полагается.
Он бы сказал это грозно и громко, да только истины прописные вбиты в него с самых лет малых. Только шипение виверн с его губ срывается, он на Джона смотрит будто диалог с ним мысленный ведет.
Ну давай же, наследник, скажи, как давно тебе хотелось бы отпустить кулак на волю и сломать чужой профиль точеный? Стереть и разорвать маску спокойствия на лице принцевом, разбить нос, чтобы хлынула кровь, не драконья, а человеческая, чтобы высокомерный Таргариен, мнивший себя выше прочих, в пыль повалился, как любой простолюдин, да понял наконец, что ничем от остальных не отличается. И кости ломкие, как у прочих, никакие боги возлюбленные не защитят божественным сиянием своим путь коронованных валирийцев.
Рейгар прямо сейчас готов выйти прочь, меч свой на снег бросить и плащ чужой да безликий. На кулаках, как полагается, силой против силы отомстить за оскорбление колкое, но...
Он взглядом обводит комнаты, замечает все те же плащи золотые под боком, пересчитывает их на инстинктах обнаженных и весь гнев смывается мигом. Он языком щелкает, еще раз взглядом зал оббегает и не находит дочку хозяйскую.
Где девочка?
Забывается Коннингтон и огонь его глаз да волос, забывается спор отвратительный и слова колкие. Он о Грифе забывает в мгновение, с места встает быстро и легко, лишь перчатки не глядя подхватывает и голову наклоняет, чтобы лицо его не разглядели столичные жители хоть бы и мельком.
К задней двери проходит, что во внутренний двор ведет, толкает ее и в морозную ночь возвращается.
Стужа и тьма кругом. Свет и шум таверны, с ее уютом простым да незатейливым, становится странно далеким. Только ветер воет где-то и снег падает пушистыми хлопьями. Благословенный снег. Рейгар по следам идет, оставленным ногами тяжелыми, пока не слышит в подворотне соседней писк сдавленный.
И что же делать теперь? Меч не вытащить, он кровью улицы не зальет, не натравит народ против себя самого. И лицо не откроет, воспользовавшись статусом высоким и положением проклятым. Таргариен капюшон свой застегивает так, чтобы тот не слетел с головы случайно и быстрым шагом идет на источник шума.
Трое. Видимо один из тех, кто был в таверне и двое других, присоединившихся. Небось дожидался своих спутников в тепле и уюте, да за девочкой приглядывал, чтобы не убежала далеко.
Тагариен за мгновение видит и одежду ее разорванную, и глаза широко распахнутые в ужасе, да как ладонью грубой рот зажат, чтобы не сбежалась вся округа на крик девичий.
Отвратительно. Мерзко. Чудовищно.
Сам не замечает дракон молодой как лицо гримасой безумной искажается.
Нет. Не оружие в ход пойдет, не сталь крепкая и не слово королевское. Простые кулаки, пинки, чтобы головы их в испражнения и отходы окунулись по плечи. Таргариен уже знает как поступит и ярость ему сил предает. И пускай Королю и деснице его о случившемся не расскажет, но это еще не значит, что повлиять более никак нельзя, верно?
Он ничего не говорит, к чужому разуму не призывает, да и нет его у зверей. Только подходит так быстро, будто и впрямь над землей парит. Его кулак в ухо ближайшего из мучителей впечатывается так, будто хочет голову сплющить. Сплющить не получается, хоть на своем кулаке принц тепло ощущает липкое, да думать о том совсем времени нет. Кровь, гнев и пламя вместе сплетается. Он успевает нанести еще несколько ударов, руками и ногой, отшвырнуть нападавшего, вбить его в снег белоснежный, перед тем как кто-то за плечи хватает, руки заламывает за спину. Принц рычит. Все слова он забыл давно уже, да и умел ли когда - сам не ведает. Удар под дых встречает оскалом собственным, только кровь из губы течь начинает, пачкает снег белоснежный. Зубы кожу изодрали, он сам виноват, сам виноват будет, если проиграет.
Только руки свободными становятся, этого хватает, чтобы ногой ударить по тому, кто на него самого руку посмел поднять. На того, кто помог ему, Рейгар и не смотрит даже, и так знает, что это Коннингтон. Кто же еще? Его присутствие, он горячей волной ощущает, будто гнев чужой с собственным смешивается. И движения - вовсе не разума порождение, а инстинктов звериных, подсознания замутненного дурманом кровавым. Таргариен голову чужую впечатывает в стену каменную и видит как стражник теряет сознание, да надолго не останавливается, оборачивается к продолжающемуся бою и помогает добить третьего. Впрочем, быть может и без него бы справились.
Бой короткий. Они всегда коротки. Врут менестрели сладкоголосые, что поединок - всегда как танец и столь же прекрасен да долог. В простой настоящей драке все решается быстро, особенно когда противник не рассчитывает на угрозу серьезную. У принца даже дыхание не сбивается. Он смотрит мгновение на тела упавшие без сознания и довольствуется тем, что никто из них не погиб этой ночью. Смерть не нужна. Наказание нужно.
И потому, быть может, Таргариен обходит Коннингтона, к сжатой в комочек девчонке подходит и перед ней на колени садится, в снег с грязью и кровью смешанный. Она дрожит и плачет, ножки тонкие совсем держать перестали, только с тихим вскриком еще сильнее к стене прижимается.
- Тише, милая, всё уже. Всё закончилось.
У него голос тихий и ласковый, успокаивающий, будто серебряными колокольчиками льется, посреди зимы о весне шепчет радостно. И девчонка зареваная головой трясет, в руки подставленные падает и лепечет что-то неразборчиво, объяснить пытается что кормить свиней пошла, да только схватили ее раньше. Кронпринц по растрепанным волосам гладит, тихо повторяет что кошмар уже кончился и что накажут обидчиков страшно. Она едва ли слова его слушает, всхлипывает отчаянно, да только на морозе стынет ледяной коркой одежда промокшая. Рейгар ей встать помогает, краем слуха улавливает как зовёт девочку кухарка и толкает ее в сторону легонько, чтобы в тепло скорее бежала, под защиту домашнюю.
- Их плащи, они все с нашивками. Помоги снять. Быстрее. - Таргариен и сам вновь на колени падает, ткань золотую сдергивает с чужих плеч, быстро комкает и кое-как в мешок прихваченный заталкивает. Им отсюда быстрее уходить надо, и аккурат с последним плащом слышит за спиной как кто-то ругаться начинает, вываливаются люди на улицу, принц выдыхает громко и головой качает, - а теперь... бежим.
Тут уж не до драк и не до благородства. Ноги уносить надо, при чем как можно скорее.
[icon]http://sd.uploads.ru/25Orj.gif[/icon][nick]Rhaegar Targaryen [/nick][sign] Пробито сердце. Теперь в нем песня ветра.[/sign]
