Три дня тишины.
Три дня неизвестности.
Три дня, плавно перешедшие в четыре.
Это были худшие четыре дня за последний год.
Кент, только что безучастно разглядывающий стену перед собой, зарылся пальцами в волосы и склонил голову, сгорбившись ещё больше и по десятому кругу пытаясь убедить себя, то всё делает правильно, так надо. Надо подождать, потерпеть ещё немного. Сложнее всего было заставить себя оставаться в Портленде, в идеале в их квартире, на случай, если Тим внезапно, так и не подав предварительно никаких признаков жизни, вернётся домой, а не рвануть в Готэм, нарушив все их договорённости - собственная беспомощность бесила до невозможности, причиняла не меньше боли, чем отсутствие Тима. Он должен был вернуться, не мог не вернуться. Коннер отказывался даже думать о подобном. Красный, мать его, Робин не бросил бы его одного.
Ему в принципе не нравилась вся эта идея с привлечением Тима к делам в Готэме, настолько, что ради его безопасности и своего спокойствия, он даже согласился отойти от всех супергеройских дел в обмен на обещание помогать дистанционно и только в случае крайней нужды присутствовать физически, в глубине души надеясь, что таких случаев не будет вообще. И да, это решение далось ему нелегко, хотелось выторговать себе право спасать мир, но так, чтобы Тимоти это не касалось и естественно это было невозможно. И он ведь пошёл вабанк, обязавшись влезать только в случаях, когда больше некому. Он, созданный как оружие, как нечто идеальное, по максимум от всего нечеловеческого в себе ради того, чтобы жить. Жить нормальной, спокойной жизнью с Тимом, его Тимом, не Робином-дайте-я-встану-между-семьёй-и-преступниками-как-будто-мне-не-страшны-пули, а не метаться по квартире на второй день, гневно пиная мебель и с каждой минутой всё отчетливо понимая, что если не ответил на первые десять звонков, то на следующие двадцать тоже не ответит.
В первый день он даже мог изучать конспекты, правда запоминая прочитанное исключительно благодаря тому, что на самом деле был человеком только наполовину, да и то сыном гения. Это было даже неожиданно просто, хоть и непривычно, сидеть в раз опустевшей крохотной квартире на любимом подоконнике Тима, уныло листать тетрадь и прислушиваться к происходящему на лестнице, чтобы не пропустить звук его шагов. Кон даже был относительно спокоен, не вертел в руках телефон, ожидая весточки, и не буравил проклятую дверь, не спешившую открыться, тяжёлым взглядом. Тогда ему казалось, что всё будет хорошо, закончится быстро и в ночи, ну максимум утром вернётся Тим, разбудит его привычным касанием руки и это вынужденное одиночество просто станет причиной для большей нежности.
На следующий день бесполезная железка, по которой нормальные люди уведомляют, что по крайней мере живы, не была отправлена в стену, только потому что другого под рукой не было, да и номер в таких условиях менять было бы глупо, не рационально и не обдумано. Абсолютно по-идиотски. Ночь Коннер провёл на диване, разглядывая окна, в которых мог наблюдать увядание природы во всей её красе, свинцовые тучи и мелкий противный дождь, оставляющий следы на стекле - идти в пустую спальню и пытаться заснуть было выше его сил. Это было даже хуже чем навязчивая мысль, что он был чёртовым Супербоем, мог ломать стены, слышать и видеть то, что обычному человеку не дано, летать, в конце-то концов, обладал телекинезом, но... ничего не мог сделать против Тимовского: "Коннер нет", только смириться. И он продолжал ничего не делать и ждать. А он ненавидел ждать.
Нет, он доверял Тиму. У него всегда был план, он был гением, он слишком давно занимался спасением мира, чтобы глупо подставиться, только продумано - лучше чем без задней мысли, хоть и всё равно плохо, он всегда таким был: собранным, уверенным, он вёл Юных Титанов, был как маяк, но.. Кон не доверял всем остальным, особенно, если ситуация в Готэме обозначена как "крайний случай". Кон отлично знал, что если семье будет грозить опасность - Тим подставится. И его молчание наводило именно на такие мысли, и избавиться от липкого чувства страха не получалось. Кон правда пытался, но просто не мог. Это было сильнее его. Он бы многое отдал, чтобы просто быть рядом с Тимом, просто знать, что происходит и иметь возможность защитить, уберечь от новой боли и шрамов. Он не так уж и много хотел.
Третий день прошёл под флагом внутренней борьбы. Коннер даже попытался убедить себя, что он просто отвык от отравляющего чувства беспокойства за Тима и только поэтому емё так тяжело, причин для всех его душевных страданий просто нет, он всё придумал. Но, к сожалению, Кент всегда плохо врал, тем более самому себе - это было против его природы. Не отвык он, просто это был грёбанный третий день, а он даже не был уверен жив ли Тим, нет, серьёзно, даже пустое сообщение он бы воспринял за хороший знак. Но не было ничего, абсолютная тишина.
Неизвестность - вот, что было страшно. Неизвестность и мораторий на какие-либо действия.
И да, он злился, сперва на Бэт-семью, не справившуюся самостоятельно, затем на Тима, который как ни крути всегда будет Робином, который не скоро сможет отпустить что-либо из пережитого им и снять с себя груз ответственность за смерти и страдания других людей, потом на себя. На себя он злился и сегодня, потому что согласился, потому что отпустил (как будто у него вообще был выбор), потому что всё ещё сидел здесь в скорбной позе и напряжённо прислушивался, что происходит на лестнице.
Бред какой-то.
Кон резко поднял голову, услышав шаги, по звуку похожие на лёгкую походку Тима, и тут же нахмурился. Его смущала скованность шага, как будто человеку было тяжело идти, Кон даже не пытался определить, чего бы ему хотелось больше: чтобы он ошибся, определяя, кто поднимается по лестнице, или наоборот.
Звон ключей, ударившихся друг о друга, скрип пришедших в действие защитных механизмов в замке, едва слышный шорох, открываемой двери, глухой стук от её закрытия объявили уже мысленно одной ногой в Готэме Кенту, что Тим наконец-то дома. Коннер выдохнул - вернулся.
Он сперва хотел остаться сидеть на месте, напряжённый донельзя, боясь не справиться с коктейлем Молотова собственных эмоций: тут и неподдельная радость, что вернулся, и злость на всех подряд, и даже обида, и уж тем более глухая боль - он по шагу понял, что подставился - это ещё хороший вопрос как, но это он узнает либо опытным путём, либо заставит признаться Тима только что не под пытками, третьего просто не дано.
Он бы может и остался сидеть, давая себе тем самым небольшую фору, но Дрейк нетипично долго возился в коридоре, ко всему прочему едва слышно постанывая - как всегда пытался скрыть, что ему больно, нашёл кого обманывать низкой громкостью звука, даже обидно. Коннер тяжело поднялся и пересёк комнату и, не выходя в малогабаритный, как и вся их квартира, коридор, устало привалился к дверному проёму. Живой, чёрт побери, живой.
- Привет, Тим, тебя долго не было,- Коннер и рад бы наорать за героический идиотизм, за отсутствие новостей, высказать всё, что он думал о произошедшем и куда может катиться Готэм со всеми его проблемами, вместе взятыми, но... он смотрел на Тима, стягивающего свои тимберленды с пятки, чего тот обычно никогда не делал, выглядящего при этом достаточно болезненно, и временно проглотил и свою обиду, и горечь, и даже оправданное негодование, выразив его в жесте бесконечной усталости - напряжённых руках, сложенных на груди. Навряд ли его тихий, удивительно спокойный голос, мог обмануть Тима, тот слишком хорошо его знал, но Коннер хотя бы попытался. Вообще он очень плохо представлял, как выглядит сам после практически четырёх дней гнетущей неизвестности, но точно получше Дрейка. И это удручало. Мысль, что если бы Тим ему просто разрешил пойти с ним, то ему бы досталось меньше, билась раненной птицей в мозгу. - Болит..?- Коннер не стал уточнять что, но подразумевал, что был бы не прочь узнать. Потому что, если не скажет сам - он всё равно узнает. Шрамы и ранения Тимоти в принципе были для Кона вроде красной тряпки для быка - убедить его, что не стоит поломать обидчика в ответ мог только сам Тим. В шрамах и их чувствительности, конечно, была своя прелесть, но Кон бы сделал, что угодно, лишь бы их было меньше, а лучше бы и вовсе не было. Даже когда он принимал решение пойти учиться на медика, он всё больше думал о Тиме и о том, как сможет ему помочь, в случае необходимости, чем о том, что ему в самом деле было бы интересно. Он даже думал пойти учиться на хирурга, но, как оказалось, гораздо важнее было помочь Тиму разобраться со всеми своими демонами, чем профессионально зашивать его - с этим справлялся Альфред. Видимо, он в очередной раз и подлатал Красного Робина, который ничего не знал про боль, в отличие от Тима, который возвращался в их дом.
Коннер эмоционально вымотался за последние четыре дня и теперь молча разглядывал Дрейка. Теперь, когда он мог воочию наблюдать живого Тима, испытывая щемящую нежность и боль от увиденного одновременно, он даже не знал, что ему с этим счастьем делать. Самое очевидно было бы обнять, а потом запереть в комнате, но кто ж ему даст сделать что-то подобное.
Кон тихо вздохнул. - Я переживал за тебя. Он не стал добавлять, сколько кругов ада он успел пройти, ожидая хоть каких-то новостей, то ли малодушничая, то ли наоборот не решив, стоит ли так сразу нападать на Тима.
Это всё было очень сложно, как обычно.

Отредактировано Conner Kent (2018-03-03 05:30:58)

Это было сложно, неимоверно сложно сохранять спокойствие, глядя на Тима, слыша уже вблизи тихие постанывания, его хриплое "привет" и отчётливо понимая, что тот видимо не будет ему открывать душу, объяснять что-то, рассказывать, что с ним произошло. Он так никогда не делал и сегодня не будет исключением - то, что Коннер успел побывать в аду ничего не меняло. Он хранил свою боль в шкатулке за семью замками, лишь бы никто ничего не узнал, лишь бы никто не попытался решить его проблемы, как он решал чужие, и позволял Кону разве что подглядывать в замочную скважину, да и то потому что некоторые вещи скрыть было невозможно. Коннера так и подмывало выпытать у кого угодно, да хоть у самого Бэтмена, кто эта тварь, причинившая не Красному Робину, а именно его Тиму, очередную порцию боли и тут же сорваться в Готэм, чтобы выместить всё своё глухое отчаяние и налипший, как панцирь, страх на очередного ублюдка, решившего покорить Готэм и вероятно как ураган прошедшего по бэтсемье. Он бы многое отдал, чтобы выплеснуть всё, что в нём скопилось за три дня неизвестности, в этом акте бессильной ярости, скорее всего доведя идиота, додумавшегося лезть к Тиму, до состояния, в котором можно было либо сразу в гроб, либо верить в лучшее в реанимации. Никакие "не убей" и "не причини другому вреда" не работали в таких ситуациях, они не умаляли его боли или злости, были бесполезны. Поэтому в такие моменты для него существовал только он, жажда мести и... Тим, который бы не позволил, не одобрил, не простил. И только поэтому он всё ещё подпирал собой дверной косяк, а не мчал в нужном ему направлении. Остаться стоять на месте было немногим сложнее, чем не начать задавать вопросов, с которых он бы обязательно перешёл на  рассказ о том, где он видел Готэм и тягу к самопожертвованию Тима, и он бы обязательно напомнил про их уговор и про то, что всегда просил не подставляться, не попадать под пули, он бы бушевал и... сделал бы только хуже. Потому что вот это всё, что так мучило его в отношении Тима - это обычная геройская доля, он сам в этом плавал. И у героев, к сожалению, не существовало понятия "пенсия", только "ранняя смерть", "инвалид" и "он сделал, всё что мог". Но Коннер наивно рассчитывал в качестве благодарности за всё, что они успели сделать, хотя бы на покой, чёртов покой для них, он разве так много просил, в сравнении с тем, что успел отдать?
Коннер замер, с трудом веря, что в самом деле ощущает такие до боли знакомые прохладные руки на своих, а не задремал и выдал желаемое за действительное. Тим умел успокоить его одними невесомыми поглаживаниями рук, в каком бы состоянии Кент не пребывал, он мог убедить, мог просить так, что Кон не мог ему отказать, он мог всё. И только Коннер ничего не мог, стоял, как истукан, и смотрел на родное уставшее лицо с покрасневшими глазами, мысленно повторяя Тимовское "самую капельку" и провожая его взглядом. А Тим вёл себя так, как будто ничего не произошло, не было этих четырёх дней ада, тишины, он как будто не хромал и не был своей походкой похож на пингвина. Он просто вернулся домой, взял пепельницу и скрылся на своём подоконнике - Кон устало подумал, что оставил в убежище Тима свои конспекты, которым там было не место. И эта попытка изменить реальность неимоверно раздражала, она была неестественной, неправильной, вымученной. Как он может сделать вид, что ничего не произошло? Он даже не уверен, что может позволить себе обнять Тима - чёрт его знает, что с ним произошло и где у него "самую капельку" болит.
Кон хмурился, понимая, что больше ему ничего не скажут. Совсем. Только если сам что-то спросит, да и то смотря, что за вопросы он будет задавать. Он бы не отказался от банального "прости", но с другой стороны в нём не было смысла, кроме как потешить его эго - ему не за что было прощать Дрейка. Если молчал - значит не мог ответить, если отсутствовал столько времени - так надо было, у него был план; чтобы Кона не задевало, всё это проходило под категорией "так надо было, иначе никак, у меня был план". Злило ли это? До одури. От этого ныло сердце, хотелось бить стены, орать, в конце концов. Но он не мог ничего с этим сделать, таков был Тим. Таков был он сам, если они вдруг менялись ролями, потому что чувство долга перевешивало все прочие. Глупо было бы от мальчишек, так и норовящих встать стеной между пулей и чужой жизнью (особенно жизнь близких и родных), требовать думать только о себе, да даже хотя бы в первую очередь о себе.
Оторвать себя от стены и умышленно медленно вернуться в комнату было просто: шаг, шаг, ещё шаг. Внимательный взгляд глаз, умеющих видеть сквозь стены, и тут же незамедлительная реакция на находку - едва слышный шипяще-свистящий вздох. Трещина в ребре, "всего-то" трещина, больно "самую капельку". Если бы он нашёл ещё хотя бы один перелом или трещину, он бы взвыл, но их не было. Кон устало потёр переносицу, ища в себе силы быть источником тепла, а не причиной дополнительных мучений Тима, ну не выглядел он так, как будто вся бэтсемья решила устроить себе отличный уикенд, только если со смертельно опасными погонями, битвами и прочей дрянью. Так что даже если бы Кент захотел, он бы не смог убедить себя, что Тим отлично провёл время, пока он тут страдал - это за гранью добра и зла. Кон искал в себе сил быть таким же надёжным и заботливым, как и когда у Тима случались панические атаки или снились кошмары, из-за которых просыпались оба, после которых Тима трясло и он замирал только от его рук, он в самом деле просто хотел уберечь, спасти, помочь. А не стать обвинителем, Тим этого не заслуживал, в конце концов Коннер всегда знал, кто такой Красный Робин и что это значит. И сам он был Супербоем и разница была только в том, что его было сложнее поломать, но умельцы всё равно находились. И злился то он всё больше от собственного бессилия, чужого упрямства и последствий всей это геройской деятельности. Он отдавал себе отчёт, что в своём желании посадить Тима в клетку и тем самым уберечь, был страшно эгоистичен и пытался с ним бороться всеми правдами и неправдами.
Коннер вплотную подошёл к сидящему на подоконнике Дрейку, встав чуть сбоку и стараясь не касаться свешанной ноги - он по походке догадывался, что она если не болит, то причиняет дискомфорт, и нежно провел тыльной стороной руки по его щеке, задержав дыхание прежде, чем коснуться - ощущение нереальности так и не развеялось. - Тим,- голос Коннера звучал устало, он и в самом деле сильно вымотался, толком не спав и переживая. Он очень устал находиться в напряжении и неведении, но пока дверь в квартиру не открылась, не ощущал насколько. - Поговори со мной, пожалуйста. Просить о такой малости было сложно, потому что хотелось не просить, а требовать того на что он имел право. Требовать ответов, объяснений, даже обещаний, но... нет. Вместо этого он опустился на корточки, прижимаясь щекой, но не опираясь, к свешанной ноге Тима и напряженно глядя на него снизу-вверх. Его всегда завораживало как Дрейк курит биди -  маленькая тайна, о которой знал только он, и сейчас это было как глоток свежего воздуха после целого дня взаперти. - Это были не лучшие несколько дней - мне тебя не хватало,- Коннер не хотел врать или что-то умалчивать, он хотел быть искренним, настолько-насколько это вообще было возможно. Он мог только догадываться, что происходит в голове у Тима, зачем он ведёт себя так, как будто ничего не произошло. Но он сам не нашёл в себе ни сил, ни причин сделать также - его максимум был не вести себя как идиот, неспособный держать себя в руках и норовящий устроить дискуссию на тему идиотизма геройства в принципе, и вот он здесь, любуется на досконально изученный профиль и пытается выразить то, что казалось ему важным, не переходя на недовольный тон или, не дай бог, начав заводиться по новой. Это было непросто, но он и не искал лёгких путей, ему просто хотелось убедиться, что домой вернулся Тим, не его тень, а именно он сам. Он жаждал чужих прикосновений, слов и едва уловимой улыбки, и ему в самом деле этого не хватало. Это тоже его мучало последние три дня. - Ты обещал не подставляться. Расскажешь, что болит? Я бы не хотел травмировать тебя ещё больше,- упрёк звучал мягко и он продолжал просить, заглядывая в чужие глаза и надеясь, что получит хоть какие-то ответы, он даже удержал в себе едкое "самую капельку", так и не отступившее на задний план. Ему было важно знать, он пытался построить разговор, он смотрел на любимые черты лица и устало улыбался, тихо радуясь тому, что всё-таки вернулся живым. - Я скучал, Тим. Коннер мог бы добавить, что был разбит, что злился, что, кажется, проломал стенку одного из шкафов. Он мог бы рассказать, как вышагивал из одного угла квартиры в другой или как сидел и смотрел в стену. Он мог рассказать о том, чего ему стоило никуда не полететь, заставить себя остаться здесь. Он мог даже наорать, как сперва и порывался, но вовремя сам себя остановил - яркие проявления его раздражительности не пошли бы на пользу никому в этой квартире.
Коннер поймал и мягко притянул к себе свободную руку Тима, целуя запястье и не сводя глаз с такого знакомого лица.

Отредактировано Conner Kent (2018-03-04 04:08:38)

Коннер взглядом проследил за дымом, который выдохнул Тим, с некоторым усилием заставив себя оторвать взгляд от до боли знакомых губ, не спешащих начать двигаться, складывая звуки в слова, и в очередной раз подумал, что он немного завидует этой его тайной и вредной привычке - в крайнем случае он всегда мог прибегнуть к биди, это, конечно, плохо характеризовало ситуации и степень замученности Тима, но у него всё-таки была собственная палочка-выручалочка от усталости, мыслей и стресса. Это то, что Кон знал про Тима точно - у него всегда был план и запасной в том числе, а у Кона - нет. Ему и не нужно было, он следовал инструкциям Робина, зная, что если всё пойдёт как задумывалось, все будет хорошо, а если нет, то они скорее всего выживут, но заплатят немалую цену. И это то, чем он жил последние два года и ни о чём не жалел. А что касается лекарств от стресса у Кента их было целых три - разрушение, полёт и Тим. Первый не одобряла вся его семья, включая Тима, потому что контроль своих сверхспособностей чуть ли не первостепенная задача в жизни Коннера, второй работал не безупречно - виртуозный ли, быстрый ли полёт не всегда в достаточной мере прочищали мозги, а третий... хоть и был идеален во всех смыслах, иногда нуждался в успокоении больше, чем он сам, хоть и не признавался в этом. Но Кон всё-таки улавливал, к своему стыду и горечи не всегда, но иногда это было настолько очевидно, что ему не нужно было гадать, жульничать, прислушиваясь к сердечному ритму или дыханию, следить за каждым жестом - он просто знал, как сегодня.
Коннер никогда даже мысленно не винил Тима в том, что он не спешил делиться тем, что у него внутри надорвалось сейчас или когда-то давно - он даже не всегда улавливал, что что-то снова нагноилось и доставляет дискомфорт. Это было... сложно, сложно по отношению к любому живому существу, а уж Тимоти был мастером скрытности - сказывалась специфика обучения ли или особенности самого Дрейка, Коннер так и не понял, да это было и неважно. Потому что причины нужно понимать для борьбы, а он не пытался с этим бороться, по крайней мере пока, он не знал что делать, чтобы при этом не навредить ещё больше, не отвернуть от себя. Пока он мог позволить себе только злиться и отчаиваться, понимая насколько же он бессилен, бесполезен, насколько не совершенен и прикладывать все свои немалые силы, чтобы стать и быть светом в жизни Тима, заменяя тому солнце в небе, которое он по легенде терпеть не мог. И это по сути всё, что он мог, если хотел ничего не сломать, а он не хотел, поэтому совершенно по-детски выплёскивал раздражение, пиная шкафы, пока Тим отсутствовал, и страдал пока его не было, а сейчас, сейчас он старался быть тёплым.
На самом деле Кон был благодарен вселенной, и Тиму в частности, просто за то, что ему доверились в принципе - он ведь итак знал о Робине непозволительно много, он стал частью его семьи и это было одно из главных его сокровищ, которым он бы никогда не стал ни с кем делиться. Он знал каждый его шрам, знал всё о его предпочтениях и привычках, ему было дозволено видеть и обнимать даже сгорбленного Тима, только что с боем вырвавшегося из очередного кошмара и вздрагивающего всем телом, ему позволяли крепко держать за руку и быть рядом, пока не отступит паническая атака, он знал тайну о биди. Коннер знал много, в самом деле много, и не мало они пережили и прожили вместе, как плохого, так и удивительно светлого - за такую возможность он тоже был благодарен, потому что если бы два года назад Тим не нашёл его на складе и не покорил его своим умением и желанием поддержать, направить в нужную сторону едва появившегося на свет парня из пробирки. И если бы он не решил позвать Кона в команду чуть позже, ничего этого у него бы не было, не было бы их как понятия, ни дуэта Супербой и Красный Робин, ни Тима с Коннером, не было бы всего, чем так дорожил Коннер, что он уберегал, ради чего он был готов отказаться даже от половины самого себя, той, что была слишком сильна, чтобы оставаться в стороне от всех бед мира. И от этой мысли, что всё, что у него есть - это результат череды удачных совпадений, неприятно скручивало живот, также как и от мысли, что то, что сегодня Тим вернулся живым - это тоже череда совпадений, повлиять на которые он не мог, не имел такого права, был лишён его самим Робином и даже смирился с этим, позволил вогнать себя в жёсткие рамки просто ради того, чтобы быть рядом и хоть как-то уберечь. И всё же, несмотря на липкий страх, никуда не исчезающий на протяжении двух лет, на злость на себя за свою слабость, на Тима за то, что подставился, на Готэм и на всю бэтсемью, он продолжал мысленно и жестами благодарить Тима за оказанное доверие, за любовь, за право обнять его, прикоснуться, и упрямо верить, что когда-нибудь он сможет узнать всё, найдёт причину кошмаров, вытащит наружу всех тех демонов, что засели внутри Тима и отравляли его существование, но для этого ему надо было учиться, ему нужно было много работать чтобы не сделать хуже - он бы не простил себе этого, и он занимался этим, всерьёз изучал то, что могло помочь. Ну а пока, пока он мог только сесть рядом, опустившись на пол и устало вытянув ноги, подставить голову под успокаивающие, пусть и отстранённые, касания чужой руки и, борясь с желанием закрыть глаза и задремать, прижавшись к бедру, смотреть во все глаза на своё сокровище, доставшееся именно ему по неизвестным ему причинам.
Кон усмехнулся в ответ на очевидное, конечно, он видел то, что причиняло физическую боль, но задав свой вопрос, втайне надеялся, что получит ответ совсем о другом - он бы хотел услышать о том, что его рентгеновское зрение не могло ему показать, как и обычное, как и все его рецепторы в принципе, но это было настолько маловероятно, что получи он такой ответ, пожалуй, испугался бы больше, чем трещины в чужом ребре.  Но по крайней мере с ним вообще заговорили - это было лучше, чем молчание, хоть произнесённое вслух и било в стократ больнее, чем увиденное в обход нежелания делиться с ним результатами поездки домой. Коннер устало потёр переносицу, пытаясь не среагировать на изумительно спокойный тон Тима. Его лично не устраивала политика "спасибо, что живой", но соглашаясь на условия их сделки и беря с него обещание не подставляться лишний раз, он всё равно не имел права, да и желания, психовать из-за всех травм и ранений слишком очевидно. Он мог позволить себе в ночи долго смотреть на изломанное, израненное тело, чувствуя как сердце обливается кровью и внутри всё сжимается, он мог позволить себе досадливо поморщиться в ответ на "внутренние органы не пострадали", но не мог себе позволить высказаться или ещё раз напомнить, что ему обещали. Потому что у Тима, конечно же, был план и, если бы всё шло в соответствии с ним, он бы приехал домой целым.
Коннер охотно подставил собственное лицо под чужие руки, сдерживая свои порывы коснуться в ответ, позволив себе только мягко гладить ладонь руки, которую целовал с трепетом - он правда скучал. Скучал по Тиму, по его фигуре на подоконнике, по голосу, по смеху, по возможности лично убедиться в любой момент, что он жив. Он мучительно долго засыпал в одиночестве, с трудом убеждая себя, что можно уснуть и не обнимая досконально изученное тело, привычно притягивая его к себе ближе. Сидя на диване и глядя в стену он только и мог думать, как Тим вернётся и ласково погладит его по голове, зароется пальцами в его волосы, а он привлечёт его к себе и, крепко обняв, утянув к себе на колени, уткнётся носом в чужую шею. Потому что это всё и было его жизнью.
- Тим,- Кон, глядя на такое знакомое лицо взглядом полным неподдельной боли бессознательно прижался губами к его ладони, пытаясь в этом жесте, в самой возможности так сделать, найти силы не застонать от осознания, насколько же всё дерьмово. Насколько же они там все в Готэме облажались, а он в это время сидел здесь и ждал, и ничего не сделал. Красные глаза Дрейка приобретали теперь особенный вес в его образе и всё это в целом было очень болезненно. Кон не был уверен, что справился бы со своими самыми страшными кошмарами, наблюдая изломанное тело в своих руках, прижимая его к себе и не понимая, что это всё не взаправду, а Тиму пришлось, ведь он вернулся, он жив, дышит, измотан, но вернулся, всегда возвращался, - я не умру, не оставлю тебя, я обещаю, слышишь меня? Коннер напряжённым взглядом следил за Тимом, произнося вслух то, что мог повторять каждый день, каждый час, пока не услышит, что ему верят. Потому что он верил в это и хотел бы, чтобы Дрейк тоже верил. Потому что он чёртов Супербой, его не так-то просто убить, потому что это ему спасать и уберегать, не Тиму. Потому что никто не должен смотреть на трупы родных и любимых, даже иллюзорные, потому что Тим не заслужил всего этого, не заслужил всей этой боли, масштабы которой он мог себе только представить. Коннер и рад бы поубиваться, дать выход собственным эмоциям, но это может подождать, а пока он цеплялся за чужую руку, смотрел и боялся, что тот снова замолчит и попробует вести себя так, как будто ничего не произошло. Он тогда просто не сможет ничего сделать.
И всё же Коннер покорно ждал, пока Тим докурит, не предпринимая никаких попыток сойти с места или сдвинуть Дрейка и уйти в спальню. Тим молчал, Коннер отвечал тем же, не зная, что говорить, кроме как повторять"никогда не оставлю", прижимаясь щекой к бедру, не сводя с него глаз и успокаивающе поглаживая ладонь. Кон взглядом проследил затем, как остатки биди погасли в пепельнице. - Пойдём, мы оба не в порядке, надо отдохнуть,- встать с пола оказалось удивительно просто, нависнуть над Тимом, обнимая его, смазано целуя в лоб и бережно подхватывая под колени ещё проще. Забрать своё сокровище в спальню, где он сам мог не только сидеть в его ногах и молиться всем богам, чтобы хуже не стало,  для него было плёвым делом. Несмотря на то, что он был растерян, он всё равно во чтобы то ни стало хотел отогреть, убедить, что не исчезнет, не умрёт, не посмеет бросить и нести так бережно, как это вообще возможно, на самом деле не касаясь пола, чтобы не подвергать Тима дополнительным нагрузкам. Спальня была рядом, как и всё в их квартире, уютная, хоть и темная, главное их. Аккуратно опустив вниз Тима, Кон, не удержавшись, тут же привлёк его к себе, обнимая бережно, стараясь не причинить боли и в тоже время показать хоть так всё то, что он ощущал. - Я буду рядом всегда, просто позволь быть,- голос звучал глухо, Коннер уткнулся носом в макушку и с трудом справляясь с собственными эмоциями, лишь бы не сорваться на злость, обвинения или глухое отчаяние, закончил, - позволь помочь.

Отредактировано Conner Kent (2018-03-05 03:49:38)

Коннер не боялся смерти, по крайней мере своей, вернее только своей - всех остальных до дрожи. Его не страшило забвение, он не боялся боли, по крайней мере не той, от которой он мог умереть, истечь кровью или потерять сознание, выгибаясь под влиянием какого-нибудь особо неприятного яда, сумевшего заставить его рыдать. Коннер был создан искусственно, он не выстрадал своё право на счастье, не вымолил его, не выплакал, не вырвал у шутницы-судьбы в нечестной грязной борьбе, ему просто сразу повезло. Коннер был золотым мальчиком, он был оружием, идеалом. Превосходный экземпляр, вобравший в себя всё лучшее от человека и Супермена, он был гениален, он был силён, он был красив, как произведение искусства - он бы отлично смотрелся в музее, где-нибудь неподалеку от Давида. Он даже не был полноценным человеком, видом, известным своими недостатками - хрупкостью, слабостью, плохой выживаемостью, всего лишь наполовину, которая не делала его менее совершенным. У него были все возможности мира, обеспеченные союзом его отцов - участие в спасении человечества, роскошь , лучшие учебные заведения и даже всеобъемлющая любовь Марты Кент - любой его каприз, которых у него в силу природы не было. Он был Супербоем, он был криптонцем, он был светом, он был надеждой. Потому что Эс - значит Надежда. Только для кого он был надеждой? Кто додумался назвать его совершенным, кому пришло в голову, что он идеален? Почему никто никогда не интересовался тем, насколько беспомощен он бывает? Слаб? Как сильно его может гложить чувство вины за собственные ошибки и поступки? Как часто он ошибается? Подобные вопросы частенько волновали самого Кента, но видимо только его. Он правда не понимал, почему так, почему характеристика была именно такой, а ощущал он всё чаще совершенно не идеальным, даже глупым, беспомощным и очень гнусным.
И Коннер не знал, правда не знал, почему он считался благодетелем, не знал он и чем мог помочь хоть кому-нибудь, в самом деле помочь, а не разрушить полгорода, изображая из себя героя, ощущая себя им, упиваясь этим чувством важности, потому что так тоже бывало, он наслаждался возможностью вести себя естественно, не сдерживаться, не контролировать. И ведь по мнению других у него получалось помогать, если верить новостям или газетам прошлых лет, когда он всерьёз беспокоился о целом мире, а не о маленькой группке родных ему людей. Так почему, почему же у него так дерьмово выходило быть надеждой для тех, кто в этом в самом деле нуждается, для тех, кому он нужен, не в виде совершенного результата опытов гениального отца, а такой, какой он был на самом деле - растерянный мальчишка из пробирки, не умеющий врать ни себе, ни другим. Они любили его по-настоящему, не так как те, кто восхищался им как сверхчеловеком. Так любил его Тим. А он, он в самом деле не стоил даже пальца его руки, этого чудо-мальчика, умеющего объяснить, успокоить, поддержать. Потому что, в отличие от него, всегда находящего ответы на его вопросы, какими бы странными или сложными они не были, он молчал, чувствуя вязкую горечь от своего бездействия, смотря больным взглядом на самое важное, ценное, честно им выстраданное, отогретое, зацелованное. Потому что он, глядя прямо на неестественную, пугающую, угрожающую улыбку, искривившую такие родные губы, не смог сказать ничего нового, путного, просто взял и отключился, выдав попутно 404 ошибку, из-за его "мы все однажды умрём".  Для полного падения в собственных глазах ему не хватало только пожалеть, что заставил Тима говорить, вынудил, вымолил, выпросил. Потому что получив ответ, не придумал, что с ним сделать и затаился, надеясь, что его не прогонят, разрешат просто побыть рядом, как будто от того, что он замолчит, перестанет повторять, что он "не умрёт", противясь безупречной, как и он сам, логике Тима, что-то изменится. Они ведь и правда все обязательно умрут, просто, пожалуйста, Тимми, не сегодня. Сегодня он не позволит.
Льнущий к нему, прижимающийся через боль Тим, так и норовящий стать ещё ближе, его ласковый, нежный, поломанный Робин... он не заслуживал его гримасы боли, правда не заслуживал. Он был достоин света, Кон должен был ему улыбаться, а не быть иконой человеческих страданий. Он бы и рад, но так и не научился надевать маски играюче, он не мог натянуть ни одну даже через силу. Так и улыбался, когда хорошо, когда не больно, и смотрел как побитая собака, когда было слишком тяжело даже для его могучих плеч. Ещё честнее лица были его руки, бережно поддерживающие, обнимающие, не сберёгшие в очередной раз, но всё-таки защищающие. Чужие пальцы скользят по его плечам, а он весь внутренне сжимается и смотрит с нежностью, смешавшейся в неравных пропорциях с горечью, но охотно подставляется под ласку, упреждая лишние движения Тима - не для того он решился перенести его на руках, отлично зная, что так ему тоже будет больно, чтобы он собственноручно нарушал свой относительный покой. Тихие стоны режут слух - Тим сильный, Коннер знал это, он гораздо сильнее его и лучше зализывает раны, но разве.. разве ему должно быть от этого легче? Разве шрамы, которыми изрисована его спина, становятся менее пугающими от мысли, что он всё это пережил, что он выжил, что он умница, что он сдюжил? Он же дышит, значит, всё в порядке - Коннеру в корне не нравилась такая политика, но спорить с ней было также бессмысленно, как с гравитацией, хотя с последней он справился, а вот с берущей ноги из бэтсемьи жизненной позицией нет.
Кон обнимает крепко - не умеет по-другому и напряжённо следит за тем, как Тим поворачивается к нему лицом, делая это непривычно медленно и неловко - с его травмой и пулевым ранением было бы странно, если бы он сделал это легко и непринуждённо. Коннер разглядывает уставшее лицо, покрасневшие глаза, обнимая, прижимая к себе и подставляясь под ласковую руку. Это было просто, это было то, чего ему в самом деле хотелось - просто быть рядом, обнимать, делиться теплом. Он обнимал и слушал, ощущая, как внутри, несмотря на то, что Тим вернулся, вопреки тому, что жив, у него что-то надрывается, надламывается, потому что Тим - он всегда возвращался, но какой же ценой.
Он мог представить себе вечность длиной в семьдесят два часа, мог даже вообразить, как он был всё это время мёртв, но гораздо больше своего мёртвого тело его волновал чужой слабый голос и тяжёлый, дрожащий вдох. Он мог представить через что прошёл Тим, он правда мог, хотя бы примерно и просто от одной мысли о подобном становилось паскудно. Потому что они все облажались, все те кто стали для Тима кошмаром наяву на целую вечность длиной в три дня. Недосмотрели, не подхватили, не помогли. Он бы мог разозлиться в очередной раз на Готэм или на Бэтмена, или на братьев Тима, но он злился только на себя и бережно гладил чужие руки, целуя сжатые пальцы, заглядывая в глаза, обнимая, пытаясь спрятать от всего мира и не перебивая, как бы глубоко под кожу не врезались слова Тима. Потому что это было совершенно неважно, как плохо ему от услышанного, как ярко стоят перед глазами картинки, которые описывает Дрейк, насколько беспомощным и жалким он себя ощущает, по мере рассказа понимая, что у него нет решения проблемы, потому что важно было помочь, хотя бы попытаться, сделать всё, что было в его силах - он не мог подвести Тима, только не его, доверившегося ему, ищущего защиты у него, только не его. У Кона не было плана, у него был только он сам и желание спрятать от всего мира, от всех бед, любить, что есть сил, отогревать и отгонять демонов, если понадобится, сияя сутки напролёт и никогда не отдыхая.
Тим спросил, что ему делать. Тим, у которого был план на все случаи жизни, который всегда имел цель, который лучше всех знал, куда идти и что говорить, спрашивает у него, что ему делать, а ему... ему нечего ответить, потому что он сам не знал. Коннер бережно прижал своё сокровище к себе, ощущая как тот утыкается ему в шею, вздрагивая от этого и устало улыбаясь уголками губ, обнял  за плечи, и прерываясь на лёгкие поцелуи в висок, лоб, куда мог дотянуться, успокаивая, каждым своим жестом доказывая, что он рядом, заговорил, надеясь, что голос его не подведёт и не начнёт дрожать, и он сможет договорить. Говорить и прижимать к себе, пряча от всего мира, так и норовившего дать им поддых, напомнить, что покой - это не про них, и долго и счастливо тоже не их формат. - У меня нет плана, Тим,- Коннер не собирался привирать, лишь бы вселить какую-то уверенность, он не мог врать Дрейку даже в мелочах, вместо этого он окутывал его своей искренностью, своей преданностью и давал ему время и место, где он мог бы выдохнуть, спрятаться, сберечься. Он бы очень хотел, чтобы это именно так и работало: - И не должен мочь, ты не один, Тим, тебе необязательно нести на своих плечах весь груз, который ты успел туда взвалить. Давай разделим его, я хочу разделить его с тобой, если ты позволишь,- Коннера не пугала ответственность, не пугали внутренние демоны Тима, он был уверен, что он бы научился жить и с ними, даже если они все разом вылезут наружу, пусть ему бы и потребовалось время, чтобы принять их как родных - он не хотел ничего менять в Тиме, не хотел бороться с ним. Он просто любил и заботился, как умел, как мог, выражая свою мысль немногим аккуратнее и точнее, чем два года назад в китайском ресторанчике, но... что-то же не должно меняться. - Я буду рядом, Тим. Буду рядом, когда тебя будут одолевать кошмары. Я буду защищать тебя от них, как умею, как ты меня научишь. Я всегда буду за твоим плечом - просто позволь мне, не убегай, не закрывайся, не заставляй оставлять тебя одного и ждать новостей. Позволь мне быть рядом,- он бы хотел попросить позволить ему быть наглядным опровержением одного из самых страшных его кошмаров, но проглотил слова, не решившись озвучить своё выстраданное заветное желание. Они все и правда облажались, и он бы хотел всё исправить, но не знал как, не понимал откуда начинать, боялся лезть в душу, ворошить старые раны, заставлять или умолять рассказать. Он правда не знал, чтобы он мог сделать для Тима, как бы мог ему помочь иначе, кроме как быть рядом. И он отчётливо осознавал, что Тим ему в очередной раз доверился, всегда доверял, и он не мог его подвести. Только не он. - Просто будь со мной, мы справимся, обязательно со всем справимся. Коннер знал, что он говорит не то, формулирует не так. Что не предлагает реального плана, а Тим просил у него именно его - если подумать то самую малость, а он даже с этим не справился. Коннеру было тоскливо и тошно от собственной немощности, чёртов Супербой был так себе героем, честно говоря, он слишком неумело оказывал помощь. Но в его руках был Тим, он был жив, он был рядом с ним и... это делало Кона живым. И со всем остальным они обязательно справятся, они должны.