12 по полуночи, гаснет последний фонарь на набережной Невы, с некоторых пор все огни тушат даже с наступлением кромешной темноты, город вынужден экономить электричество. Николай Васильевич Гоголь, сидит возле пылающего камина, который недавно растопил его слуга, и бросает в огонь тонкие томики Кюхенгардена. С момента, как он вернулся из Диканьки прошло несколько лет, а призраки прошлого, все никак не могли его оставить, с некоторых пор, он совершенно не может спать, его мучают кошмары, от котрых под глазами залегли сиреневые тени, а рука все чаще тянется к прозрачному пузырьку с лекарством, что выписал ему еще тамошний доктор, и по рецепту которого, ему готовят снабдобье в аптеках.
Поворошив угли, он встает из своего глубокого кресле, пересекает комнату, отбрасывая носком сапога пепел страниц и вглядывается в непроглядную темноту Питерских улиц. Безжизненно, сумрачно, страшно? Нет, пусть даже не слышны крики извозчиков, топот лошадей, говор продавцов, что держат лавки на набережной, ему не становится жутко, он слшиком многое пережил, чтобы бояться такого вот Петербурга.
Накинув на плечи крылатку, он застегивает ее серебряной застежкой-английской булавкой и решительно перешагивает порог и выходит на улицу, стараясь не слишком сильно хлопнуть дверью, дабы не разбудить своего слугу, что непременно начал бы причитать о том, что его барину дескать пора давно спать, и бессмысленно бродить в такой вот темени, да еще и по холоду.
А прохлада действительно бьет в лицо, жестоким, хлестким ветром, отчего Гоголь вынужден поднять воротник плаща и быстрым шагом пересечь набережную, подальше от реки, ибо дуло наверняка оттуда, принося влажность и холод. Кто бы, что не говорил, а Петербург прекрасен в это время, на улицах пусто, словно людей и не существует, небо чистое, полная луна, выкатилась, показываясь на небе в своем великолепии, поблескивая, словно нащищенная от легкого морозца, в воздух, кажется, настолько прозрачен, что кажется хрустальным. Выпустив облачко пара, он почти до носа поднимает воротник, зябко повеля плечами, но его идея прогулки по ночному годору не заменяется посиделками в одной из ряда трактирных, поэтому писатель сворачивает на Фонтанку, заменяя тепло помещения и стакан вина, ночной красотой города, его истинным незамутненным великолепием, что он может наблюдать лишь ночью. Внезапно, впереди кто то показался, загораживая свет луны, облекающий его силует, словно обводя грифелем, Николай остановился, напряженно вглядываясь в темноту, отчего то ему было не совсем все равно, может потому что силуэт был ненстественно прямой, в руках была трость, а отворот плаща, что слегка распахнулся от ветра отпечатался рубиновым в свете луны. Глубоко вздохнув, Гоголь потер лоб, и опустил воротник пальто, прошлое снова взяло его в свои цепкие лапы, подбрасывая воображению немыслимые и невозможные картинки. Между тем человека приближался к нему все быстрее, и писатель уже мог разглядеть пуговицы на его сюртуке, шляпу, и смутно знакомые черты лица. Нет....этого не может быть. Это все бред и чертовщина..